— Похоже на то… — задумчиво произнёс. — Но нам ещё нужно тщательнее изучить все эффекты. И… — Я взглянул на Глашу, подбирая слова. Надо найти способ контролировать это. Пока, чувствую, что ваш «камень» действует сам по себе.
Глафира Митрофановна стиснула зубы, но после согласно кивнула:
— Ладно. Но никогда больше не пугай меня так, ясно?
Я улыбнулся и поцеловал её в лоб:
— Клянусь!
Итак, еще одно открытие в сфере магических наук было сделано моей ненаглядной. И это, при всём при том, что она ни разу не одарённая — обычная простушка, каких в мире — пруд пруди! Но я чувствовал — это только начало. Глафира Митрофановна еще себя покажет во всей своей красе. И тогда пусть все наши враги трепещут…
Вдруг, без всякого предупреждения, плазменный шар в моей руке дрогнул и погас, будто его кто-то «выключил». Я почувствовал, как золотые узоры в глазах потускнели, а черные прожилки на коже начали быстро бледнеть и исчезать, будто их никогда и не было.
— Что-то не так… — пробормотал я, сжимая ладонь, где ещё секунду назад пульсировал плазменный шар. Теперь там осталась лишь слабая искра, едва заметная в полумраке лаборатории.
— Что… что происходит, мам? — прошептала Акулина, разглядывая моё лицо и руки.
Глаша сразу же схватила меня за запястье, резко закатывая рукав. Заодно проверив мой пульс, она внимательно следила за исчезновением черных прожилок, которые пропадали по всему телу.
— Похоже, что эффект от философского камня исчезает, — сказала она, и в её голосе прозвучало странное сочетание облегчения и разочарования. — Эликсир перестал работать.
Я сжал кулак, ощущая, как сила уходит, словно песок сквозь пальцы. Меридианы больше не горели, а магия — не переливалась по ним с прежней мощью. Я возвращался к своему обычному состоянию «погорельца».
— Ну что ж, девчонки… — Я усмехнулся, стараясь скрыть напряжение в голосе — я уже так размечтался. — Отрицательный результат — тоже результат… Да и какой же он отрицательный? Эликсир работает, просто недолго. Эго с успехом можно использовать, как временное усиление.
Глаша задумалась над моими словами, а потом медленно кивнула.
— Мы не учли стабилизацию… Возможно, сама формула философского камня требует корректировки. Или… — она взглянула на меня с внезапной тревогой, — твой организм сам отторгает его.
— Значит, ты права — нужно больше исследований! Вы у меня настоящие молодцы!
Акулина притворно надула губы:
— Ну, вот! Я уже думала, мы создали что-то грандиозное!
— Так вы и создали! — поспешил я её успокоить. — И это — за столь короткий срок! Просто, надо продолжать — и всё обязательно получится!
Глаша вздохнула, потирая виски.
— Ладно… Мы обязательно всё проверим. Может, удастся понять, почему эффект не постоянный?
Я молча согласился, но в душе шевельнулось странное чувство…
«А что, если это „непостоянство“ не просто эффект или недоработка эликсира? Что, если мой дар на самом деле сопротивляется… или защищает меня? Или этот эффект возникает от присутствия в моем сознании первого всадника»
Но вслух я ничего не сказал. Пока что. А там видно будет.
— Значит, работа продолжается? — вот что вместо этого сказал я.
— Настоящая работа только началась, — подтвердила Глаша, и в её голосе снова зазвучала та самая уверенность, которая заставляла верить — у них всё получится.
— Только, чур, красавицы мои — все работы переносятся на завтра! А сегодня у нас пир горой по поводу нашего возвращения! Собирайтесь скорее, а то я сейчас кого-нибудь из вас точно сожру! — Я сделал страшное лицо и пощелкал зубами.
Однако, после того, что со мной случилось буквально несколько минут назад, испугать моих девчонок не получилось. Но они снизошли к моим нижайшим просьбам и, быстро переодевшись и приведя себя в порядок, покинули лабораторию. Прогулка по старому и слегка неухоженному (однако Пескоройка уже приступила к устранению этого недочёта) кладбищу, как это не покажется странным, очень нравилась и мне и моим девушкам.
Мы вышли во двор, и свежий осенний воздух мягко обнял нас после душной и пропахшей едкими реактивами, кровью и впитавшимся даже в стены запахом магического перегара лаборатории. Резные надгробия, усыпанные облетающей разноцветной листвой, стояли как молчаливые стражи прошлого, напоминая о бренности бытия.
Глядя на них, почему-то, как никогда хотелось жить. Глаша укуталась в теплый платок, но её глаза блестели — она всегда любила эту тишину, этот странный, почти мистический покой. Акулина же, наоборот, громко шаркнула ботинком по опавшим листьям и задрала голову к небу. Деятельная молодая энергия в ней так и бурлила.