— Потери немцев по самым скромным подсчётам…
Иосиф Виссарионович взял документ, и буквально через мгновение его брови поползли наверх.
— Однако… — Пораженно произнёс он, качая головой.
— Они испарились без следа, — продолжил доклад Лаврентий Павлович. — Вся техника превратилась в расплавленный металл. Почва, судя по визуальным эффектам, минимум на глубину двух метров спеклась в стекло. Животные и растительность в радиусе десяти километров от границы применения оружия погибли мгновенно. Но самое главное — немцы не понимают, что их «ударило». Они в панике! Атакованы неизвестным чудо-оружием русских…
— Что с товарищем Чумой? Он так и не вышел на связь? — поинтересовался Иосиф Виссарионович.
— К сожалению, товарищ Сталин…
В кабинете на мгновение повисла тяжёлая тишина. Ощущение было такое, будто сама атмосфера в кабинете сгустилась от напряжения.
Сталин первым нарушил молчание, медленно постукивая трубкой по пепельнице:
— Лаврэнтий… а ты не задумывался… вдруг это… это не товарищ Чума?
Берия резко поднял глаза на вождя, в них мелькнуло что-то похожее на испуг — редкое для него чувство. Но и в рысьих глазах товарища Сталина он заметил нечто похожее. Правда, куда более тщательно спрятанное. Но Лавретий Павлович слишком хорошо изучил реакции Иосифа Виссарионович, чтобы так банально ошибиться.
— Вы считаете, что это может быть кто-то ещё?
— Нэ знаю… — честно признался вождь. В его голосе прорезался жесткий акцент — так было всегда, когда он был чрезмерно взволновал. Это происходило редко, но Берия знал, как это бывает. — Ты сам говорил, Лаврэнтий, что масштабы разрушений ужасают… Даже для товарища Чумы это… чрезмерно…
— А кто это мог сделать кроме него? — Пожал плечами товарищ Берия. — Разве что сам Господь Бог, либо дьявол выступил на нашей стороне… — попытался перевести всё в шутку нарком.
Однако серьёзный вид вождя говорил об обратном.
— Заметь, Лаврэнтий, не я это произнёс…
Берия почувствовал, как по спине пробежал холодный пот. Он резко оглянулся, словно ожидая увидеть в углу кабинета незримого собеседника. И не важно, из какого он лагеря, небесного или…
— Чёрт возьми… — прошептал он про себя, но тут же спохватился.
Сталин тем временем медленно подошёл к окну, затянулся трубкой и задумчиво бросил:
— Гитлер уже давно молится на свою, как мы считали раньше — псевдонауку, надеясь разработать свои «чудо-оружия». И, как оказалось, не так уж он был и неправ… Спасибо за это товарищу Чуме — он вовремя открыл нам глаза! Но, если против немцев действительно выступили «силы постарше»… Что тогда, товарищ Берия?
Лаврентий Павлович растерянно развёл руками:
— Тогда… Тогда война перестаёт быть просто войной…
— Вот именно! — Вождь резко повернулся к нему, глаза сверкнули стальным блеском.
— Иосиф Виссарионович… — осторожно произнес Лаврентий Павлович, понизив голос. — Вы же не верите в такое?
Сталин хмыкнул в усы, выпуская клубы дыма:
— Вера — дело попов. Мы же, коммунисты, исходим из фактов. А факты, товарищ Берия, на сегодня такие: факт первый — мы не знаем, товарищ Чума применил это чудо-оружие, или нет? Факт номер два — и самого чудо-оружия, способного так поражать врага, у нас нет.
— Но если это не товарищ Чума…
— Тогда, — перебил его вождь, — нам нужно срочно выяснить, кто это сделал? Потому что, если это какой-то… «новый игрок» — нам нужно понять, на чьей он стороне. А то ведь мы и ошибиться запросто можем.
Берия кивнул, уже выстраивая в голове план действий:
— Я немедленно отдам приказ усилить разведку в этом районе. И, возможно… стоит осторожно связаться с теми, кто разбирается в таких… э-э-э… вопросах?
— Это ты сейчас о попах, Лаврэнтий Павлович?
— Так точно, товарищ Сталин! К тому же, мы и так в ближайшее время собирались…
Сталин задумчиво постучал трубкой по стеклянной пепельнице. Где-то вдалеке, за кремлёвскими стенами, гремели зенитки — Москва готовилась к новым авианалётам.
— Хорошо, действуй, Лаврэнтий! — одобрил Иосиф Виссарионович. — Я думаю, что у священников имеются свои методы получения информации. Но помни — тихо! Пока мы не знаем, с чем или с кем имеем дело… лучше не привлекать лишнего внимания.
Лаврентий Павлович замер на мгновение, словно взвешивая каждое слово. В кабинете повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь тиканьем маятниковых часов и глухими раскатами зениток за окном.
— Иосиф Виссарионович… — осторожно начал он, — у меня есть ещё одно безумное предположение…
Сталин медленно поднял глаза на своего ближайшего соратника и прищурился.