Вынырнул из глубин чужого разума, да озадачил свой собственный.
«Обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад»… Так, кажется, писал классик, в этом мире тоже, вроде бы, хорошо известный.
И всего-то стоило пару раз опустить эпитет «признавший», говоря о своем новоявленном духовном предке!
Глава 29
Наутро у меня разболелась голова.
Это был очередной новый опыт — не то, чтобы совсем бесполезный, но… Я предпочел бы подобного избежать.
В прошлой жизни такого со мной не случалось, и не потому, что — как тонко шутили подчиненные Вано Иотунидзе, когда сам он, то есть, я, этого не слышал — «в голове тролля все равно одна кость».
Просто у троллей никогда не болит голова. Даже случайно. Даже без причины. Даже у тролльих женщин в определенные дни лунного года.
…В этом мире, как водится, все несколько иначе.
Голова болела, настроение, и без того не лучшее, стремительно катилось вниз и имело все шансы пробить нулевую отметку, да и вылезти куда-то сквозь дно.
— Древней мудрости взыскую, о великий! — несколько шутовским тоном, никак не отражавшим моего состояния, обратился я к духу предка. — Нет ли спасения от злогребучей мигрени?
— Во-первых, это не мигрень, — педантично уточнил Гил. — Во-вторых… Не знаю.
Я завязывал шнурки.
Сначала — наклонился, переждал особо острый приступ боли, завязал шнурок, распрямился.
Повторил: то же самое, в той же последовательности, но уже с другим мокасином.
Собеседник мой все это время то ли думал о своем, то ли ждал моего ответа на незаданный вопрос.
— Чтобы ты, да не знал? — я сделал, наконец, вид, будто сильно удивлен.
— Тем не менее, — ответил дохлый эльф. — У перворожденных, знаешь ли, не бывает проблем подобного толка… Или я просто о тех не помню, слишком давно уже был живым. И не только поэтому — тут мы с тобой схожи.
— Схожи — не одно и то же, — парировал. — Ты таков на самом деле, я же…
— Ловко притворяешься. Или считаешь, что ловко.
— Уймись, зануда, — потребовал я, запирая за собой дверь квартиры.
Ну, ничего.
Пока шел — пешком, по многажды хоженой дороге, головная боль моя почти прошла. Или, вернее, затаилась, немного напоминая о себе в ответ на особенно резкие уличные звуки: рев моторов, скрежет механизмов, одинокие выстрелы.
Как правило, мой шеф появляется на работе существенно раньше меня самого. Трудового порядка я, притом, не нарушаю: как записано в договоре — рабочий день с девяти утра — так и являюсь на службу.
Это Колобок норовит вскочить ни свет, ни заря — и сразу катится в сторону работы… Может быть, живет недалеко, и потому добирается быстро. Может, наоборот, и боится опоздать.
Вот, значит, и в это утро Иватани Торуевич явился пораньше — и очень меня ждал.
— Ты не поверишь, — начал Пакман, даже не поздоровавшись: небывалое явление, по правде сказать. — Его нашли!
Так вышло, что за свою жизнь я овладел мало не десятком иностранных языков — некоторые из которых, по прошествию времени, вполне мог назвать родными.
Мне нравится советский язык: это, конечно, не наречие к'ва, но именно этот язык, называвшийся, когда-то, русским, был мне всегда ближе и роднее прочих. Теперь ситуация не поменялась — только название, даже сам язык остался почти что прежним.
Однако, в советском… Хорошо, пусть русском, языке, существует одна проблема: если говорить о чем-то или ком-то в третьем лице, совершенно непонятно, вещь обсуждается или личность!
— Кого — его? — немедленно ошибся я.
— Не кого, что, — парировал Пакман. — Хотя когда-то это был он, в смысле, кто…
Догадаться было сложно, но я — сумел.
— И где он оказался? В смысле, череп Лаэр Лаэрыча?
— Вот тут очень интересно, — ответил шеф. — Тут, у нас. В смысле, внутри той же кассеты, где было и все остальное.
Мы спустились в прозекторскую: я даже успел одеться. Мало ли.
Сорвал пломбу с кассеты и вынул содержимое — в этот раз, в полном комплекте.
— Кто-то хотел создать странное впечатление, — начал я, рассмотрев находку. — Будто голова никуда не пропадала, и это мы ее чуть было не утратили по безалаберности.
— Или злому умыслу, — дополнил Пакман.
— Один минус, — заметил я, — у этой славной теории. Голова отделена от шеи слишком… Неаккуратно, что ли? Хотя тот, кто рубил, бил сильно, точно и зная, что делает. Не скальпель и пила, но топор.
— Еще один момент, коллега, если Вы не против, — очень вежливо начал шеф, обычно называвший меня на «ты». — Я про состояние головы.