В итоге, тот самый «борзый» — то есть, я сам, становится жертвой и добычей: лишившись всего ценного, а также изрядной толики здоровья.
Нет, это все делается не ради отчуждения ценного имущества: пацаны так самоутверждаются, а также — борются, по мере сил, с одолевающей скукой.
Принимать участия в подобных забавах мне не хотелось, да и искомый Пузырь должен был появиться с минуты на минуту, поэтому я, что называется, решил «сломать пацанам схему». Начал — со слишком, на мой взгляд, прямого носа человека-агрессора.
Прямой удар открытой ладонью — самый простой, только очень резкий.
— Аааа, бляааа! — завыл «злой». — Пацады, од бде нос слобал!
Урук, несмотря на габариты, вовсе не отличался замедленной реакцией: вскочил, кинулся ко мне — прямо через ряд коек, перепрыгнув на ходу ближайшую.
Шкаф большой, падает громко…
Подсечка — прямо из положения сидя, элегантный пинок вдогон. Землистого цвета лоб встретился со стальной опорой кровати, орк хрюкнул, опал, затих.
— Эээ… — неопределенно высказался кто-то из оставшихся — числом пятеро — сокамерников. — Ну это…
— Скользко тут, — шаркнул я подошвой по совершенно сухому бетонному полу. — Мудрено ли подскользнуться, если пол невовремя мыт… Я, кстати, Индеец, — решил прояснить ситуацию. — Хожу под Гил-Гэладом. Еще вопросы?
— Не, в натуре, никаких вопросов, — согласился новый собеседник: рыжей масти гном. — Крыша у тебя авторитетная…
Я нехорошо улыбнулся: о такой проверке я уже знал, причем даже не от майора или капитана, а прямо из новой практики уличного общения.
— У чертей, — сказал, глядя гному прямо в глаза, — крыша. У пацанов — поддержка. Или какие претензии?
— Никаких, — открестился кхазад.
У местных сотрудников — те контролировали доставку двоих пострадавших от санитарной гигиены в лазарет — тоже не возникло ни претензий, ни вопросов.
И во второй раз заскучать мне не удалось тоже: в камеру запустили Пузыря.
Вживую тот оказался не очень похож на себя же, увиденного умершим лаэгрим: узнаваемые черты лица, общая округлость организма, но и только. Встретил был на улице — нипочем бы не признал, особенно мельком и на ходу.
Новый сокамерник представился… Все, как и в моем случае, только попробовать обидеть того было уже некому — не считая, конечно, вашего покорного слуги. Я, однако, так поступать не стал — решил просто поговорить. Важно ведь не «что», а «как»…
— За что тебя, братан? — проявил я участие, протянув новому сокамернику сигарету.
— Ни за что, — курево Пузырь принял с благодарностью, но осмотрелся нервно, обратив особое внимание на темную густую жидкость, капнувшую пару раз из разбитого носа невиноватого Рафика. Та, отчего-то, не особенно стремилась сворачиваться и застывать.
— Здесь все, — проявил я участие, — ни за что. Но вот тебя — ни за что конкретно?
— Да чо ты пристал! — вдруг взъярился вопрошаемый. — Хули тебе надо?
— Нельзя так с людьми разговаривать, — давешний рыжий кхазад оказался рядом почти незаметно — для Пузыря, конечно. — Всякое бывает.
— Да ты знаешь, кто я ваще? — не остался в долгу толстяк.
— Чего тут знать-то? — спокойно ответил я, перехватив инициативу у гнома — очевидным образом, желающего развлечься. — Ты — Пузырь. Сам не при делах, но общаешься с Зур-Урамовскими. Темы мутишь… Пытаешься. Или я не прав?
Я, кажется, понял, почему этого мужика назвали Пузырем: ни разу ни до того, ни после, мне не удавалось увидеть, как кто-то большой и шарообразный становится маленьким и почти плоским — в смысле больше моральном, но все же! Пузырь, получается, сдулся.
— Я… Да, — согласился тот. — Просто… Хата, люди, как себя поставишь…
— Допустим, у тебя не получилось, — ответил я. — Поставить. Дальше что?
— Переигрываешь, потомок, — вдруг прорезался голос дохлого эльфийского царя. — Напомню: у тебя нет задачи запугать этого вот, пусть он и гад распоследний, до потери памяти. Наоборот, требуется втереться в доверие!
— Хотя ладно, — я показал гному невидимый Пузырем жест: мол, отвали, покамест. — Будем считать, что проявил. Просто чуть меньше спеси, сечешь?
Странное сочетание слов я применил сознательно: нужно мне было, с одной стороны, раздергать оппонента, с другой — не дать тому замкнуться в себе. Толку-то он него, замкнувшегося…
— Я не знаю, за что меня, — вновь сообщил Пузырь, — сюда. Говорят, облава. Метут всех подряд с раёна: кто при делах, кто не при делах, Шавкатиковских, Мариковских, тупо всех. Зур-Урамовских, вот, тоже… Даже не полиция! — толстяк вдруг понизил голос почти до шепота, — пацаны говорили, что видели опричника, да не просто!