— Погоди, я еще не все сказал, — перебил меня, в свою очередь, Кацман.
Я обратился в слух.
— Реагенты для зелий — с меня, оружие — кроме того, что под запретом для всей вашей братии — тоже. Что-то из техники… И вот, держи.
У каждого взрослого тролля должно быть увлечение — обязательно не связанное с работой. Это ведь своего рода рекреация, сброс негативных эмоций и борьба с профессиональным выгоранием — совершенно другая, не повседневная, деятельность.
Так вышло, что моим, как говорят в Атлантике, хобби, стал просмотр старинных визио-постановок: как раз и снятых по ту сторону Рассвета. Особенно мне нравились картины, названные странно: «западники». Ну, вы ведь знаете, о чем речь: товарищи Брондуков и Караченцов за коровьих мальчиков, Митич и Мишулин — за коренных американцев, даром, что оба — хуманы… Все то же самое, только поставлено, сыграно и снято не «у нас», а «у них».
То, что мне только что протянул егерь, очень сильно, почти до дрожи, напоминало амулет помощника участкового уполномоченного, по-американски — шерифа… С поправкой только на то, что у звезды, заключенной в окружность, лучей оказалось не пять, а все семь.
— Кстати, поздравляю, — неожиданно тепло улыбнулся шери… То есть, конечно, капитан. — Запись в реестр внесли еще сегодня утром, так что ты теперь — совершенно настоящий помощник егерского старшины!
— Спасибо, конечно, — я больше обрадовался, чем удивился: троллям моего мира свойственен пиетет перед всякими знаками власти, пусть и внештатной. — А кто такой егерский старшина, и как с ним познакомиться?
— Это я же и есть, — все еще жутковато скалился Кацман. — На войсковые деньги — капитан, егерское звание — старшина.
Я только и успел, что пожать благодарно руку капитану, он же — старшина, и спрятать звезду в один из безразмерных подсумков, закрепленных на моей верной жилетке.
— А вот и я, в натуре, — сообщил Зая Зая, шагая сразу на третью ступеньку крыльца.
Поздно уже было, поздно и темно — пусть и казалось мне, что важный наш разговор с егерем длился всего ничего. Однако, если вспомнить, как мы сначала пили чай — все втроем, потом — как егерь осматривал, срываясь иногда на гомерический хохот, наш с уруком трицикл, далее — долго прощались с тем самым егерем, пытаясь, при этом, недомолвками досказать недосказанное…
— Ну чего, поехали? — спросил меня урук.
— Ща, дом запру, — ответил я.
Дверь я запирал по старинке и понятно — ключом, причем, делаz вид, что-то ли неверно вставил ключ, то ли заело, наконец, сам замок.
Мне было нужно немного времени — аккуратно установить поверх дома эфирную защиту, собранную — почти что топором и на коленке — предыдущей ложносонной ночью.
Наконец, узлы привязки оказались в нужных реперных точках. Щелкнули, вставая на места, рейки замка, я подергал — для виду — дверную ручку и тоже сошел с крыльца.
Обогнул дом, подошел к трициклу… Схватился за топорик.
Зая Зая, вооружившись похожим образом, изо всех сил всматривался в ночную темень.
— Чего там? — спросил я, почему-то, шепотом.
— Да хэзэ, — прошептал урук. — Шастает кто-то. Кто — непонятно, не видно нихрена. Даже мне.
— Разъясним, — посулил я, вешая топор обратно на крепление.
Вгляделся раз, другой. Ощутил нечто знакомое, даже очень… Отсек все линии, кроме одной — некротической, и вгляделся в третий раз.
— Впереди — два умертвия, — порадовал я орка. — Старые, сильные… Добрые?
— Это как? — удивился урук, тоже, видимо, знающий — ничего хорошего от неупокойника не жди.
— Сам не пойму. Разберемся.
Ну и принялся разбираться…
— Тук-тук, — голос-в-голове, против обыкновения, звучал ясно, громко и будто бы преувеличенно четко артикулировал слова. — Теперь меня слышно?
— В точности! — ответил я мысленно. — Ты кто?
— Не ты, а Вы! — принялся настаивать голос. — Я старше тебя лет на сто, прояви уважение… Внучек.
— Тебе… Хорошо, Вам. Сколько сейчас было бы от роду? Как Вас зовут? И кто там с вами второй?
— Зайнуллин я, Ирек Сибгатович, — ответил голос. — Аккурат вчера отпраздновал бы сто двадцатый день рождения, если бы не Инцидент чертов… Второй — бабка моя, Нурдида-апа. Только она говорить не может, ни голосом, ни вот так. Куда слабее была при жизни, чем я сам…
— Дайте, догадаюсь, — осторожно предположил я. — Вас обоих надо… Отпустить?
— Сказал бы уж прямо — добить, — в бесплотном голосе появились скрежещущие нотки. — Добить, упокоить, развеять, разнеумертвить… Надо. Но не меня, только бабку. Сил нет терпеть, как мучается — плачет все время, ну, по-нашему, по-мертвецки! Отпустить… Да, отпустил бы ты ее, некромант!