Еще — принести какие-нибудь дары, на каковые падки умертвия, и тоже позвать.
В конце концов — но это нужно озаботиться заранее — привязать суть уже явившегося немертвого к предмету… Любому, на самом деле, главное — изначально инертному магически.
Однако, мертвого молока у меня не было: здесь и двухголовые-то коровы вряд ли водятся, а если это и не так — неизвестно еще, какого те свойства.
Сути связать я не догадался — попросту забыл, ну, в прошлый еще раз, когда умертвие явилось само.
Дары же… Не, самим мало.
Оставался один способ — его не сильно любят и откровенно побаиваются почти все разумные — кроме тех, кто живет самим смыслом такой магии.
Я взял овощной нож и коротко чиркнул себя по предплечью.
— Приди, Зайнуллин!
— Нельзя ли по имени-отчетству? — ворчливо вопросил называемый при жизни Иреком Сибгатовичем, являясь передо мной — в форме, на этот раз, полностью бестелесной.
— Может, и можно, — ответил я, стараясь не отвлекаться от перевязки: раны, нанесенные в ритуальных целях, настоятельно не рекомендуется лечить волшебством. — А смысл?
— Ну… — мнимо задумался мертвец, — уважение?
— Тебе не все ли равно? — удивился я. — Ты, так-то, помер… Правнучек.
— Резонно, — перестал паясничать немертвый старик. — Чего звал, прадедушка?
— Да так. Делать нечего, — я прошел комнату насквозь — посмотреть, все ли в порядке в заклятом котле и вокруг него. Ничего не случилось и не планировало — скучно, барышни!
— Бабку развеяло, — пожаловалось умертвие. — Закопать думал, чтобы как-то… По людски, что ли. Не, рассыпалась и по ветру.
— Ты же так и хотел? — разговор с мертвецом меня, по крайности, развлекал.
— Мало ли, чего я хотел, — пожал тот прозрачными плечами. — Так получилось.
— Как бы не вышло чего другого, — мне вдруг пришла в голову смешная мысль.
Внимательно посмотрел на умертвие. То — в ответ — вытаращило свои мутные буркалы уже на меня.
— Например, призовет тебя кто-то другой, да начнет расспрашивать — вдумчиво, под гекатомбу, — предположил я. — Так, мол, и так, а расскажи-ка мне, мил упокойничек, что за лысый тролль обитает на болоте, да какого лысого тролля этому лысому троллю надо… А ты возьми, да расколись пополам, что-то полено!
— Мне оно зачем? — почти натурально изумился дух. — Ты, прадедушка, может, последний обученный некрос этой части мира… Или мира вообще! Мы, мертвые… А, ты же в курсе!
— В курсе, — шалость не удалась, шутка вышла несмешная, тема для разговора не взлетела. — Это я так. Шуткую. А что, — решил уточнить, — реально некроманты — такой штучный товар?
— Я специально выяснял, — ответил старик Зайнуллин. — Есть у меня один знакомый лич… Из очень старых, лет пятьсот ему… Он и поделился.
Умертвие, повинуясь прижизненной привычке, перевело дух.
— Короче, теоретической школы нет. Напрочь. Так, отдельные энтузиасты, но у тех ни знаний, ни толком силы.
— Дай, догадаюсь: учить некому и некого? — развеселился я. Классическая некромантия, которую я изучал больше двух сотен лет, и каковой владел на приличном уровне, из небольшого преимущества превратилась в этом мире в колоссальный, как говорят в Атлантике, бонус!
— До чего дошло: делят некросов на некромантов и упокойщиков, будто это не одно и то же, — пожаловался мертвец.
— Отношение населения, — парировал я. — Себя вспомни, ну, при жизни: тоже ведь делил на тех и этих!
— Так-то оно так, — вздохнул Зайнуллин. — И все-таки…
— Ладно, поболтали — и хватит, — решил я.
— Я пойду, наверное? — предложил дух.
— Стоять, бояться… Или висеть, надеяться, — пресек я попытку бегства. — Служба за тобой, Зайнуллин! Плату-то ведь получил?
— Как есть, начальник, — принялся ерничать мертвец. — Фронт работ обозначь, я…
— Кость скуловая, — сделал я ударение на «о». — Не перебивай, будет тебе фронт.
Я задумался: чего бы такого пожелать… Не то, чтобы было жалко крови — той и пролилось-то несколько капель, но с мертвецами ведь как: требуй по максимуму, выжимай досуха, иначе ни один неупокоенный не станет тебя уважать! От неуважения проистекает непослушание: так и проснешься однажды, а из сердечной мышцы — твоей — торчит какая-нибудь трубчатая кость — уже чужая! То есть, получается, не проснешься.
— Есть у меня один вопрос, правнучек, — сообразил, наконец, я. — Меня же тут считают шаманом… Шаман то, шаман сё — задрали, натурально. Я тут что удумал: сумку надул, в нее стучу, чисто бубен, самому — главное, не заржать… А мне надо бы понять, чтобы всерьез!