Назвать ни марку, ни, тем более, модель, я бы не решился, поскольку так и не сподобился полистать местные справочники: сами понимаете, недосуг.
При машине, на уместном сиденье, обнаружился водитель — тот самый, который один, тут, есть.
— Здрасьте, — помахал я рукой, пробуждая шофера от утренней дремы.
— Привет, — буркнул тот. — Куда?
— Щас, — я развернул путевой лист, выданный мне, честь по чести, в транспортном цеху. — Крематорий.
— Который у реки или который на горе? — водитель решил, что здорово подколол новичка: даже собрался рассмеяться. Я, однако, уже был в курсе темы — чуть раньше и совершенно случайно просветил кто-то из охранников.
— Оба, — совершенно серьезно сообщил я. — У реки. И на горе.
— Паря, крематорий-то один! — почти торжествующе сообщил водитель.
— А я как сказал? — сделал я невинное выражение лица. Осталось только ножкой шаркнуть, честное слово.
— А, ну да, — шофер будто бы утратил ко мне интерес, но для чего-то же меня сюда отправили те, кто не послал?
— Вот, — оконное стекло со стороны водителя было приспущено, но совсем чуть-чуть: для воздуха, поэтому я не стал давать путевой лист никому в руки — только прижал тот к стеклу.
— А, ну ладно, — водитель вчитался в печатный текст. — Падай, погнали.
Я обошел мобиль, открыл пассажирскую — переднюю — дверь, да и уселся.
— Закрой, — потребовал водитель. — Хлопнешь — прибью!
Не, не прибил: вместо этого завел двигатель и тронул машину с места. Решетчатые ворота перед нами открылись сами собой — или, что вернее, кто-то, нас сейчас видящий, нажал на кнопку или дернул рычаг.
Казанский крематорий… Внушал.
Довольно объемное здание его, выстроенное из тяжеловесных форм красного гранита, высилось на обрыве над рекой: парой сотен метров ниже нес свои не самые чистые воды местный приток Волги, вполне себе река, именуемая просто и без претензий: Казанка.
Я, кстати, прикинул, и получилось, что приболевший Водокач поселился на берегу той же речки, только немного подальше, за двумя или тремя изгибами русла.
Так вот, крематорий…
— Солидно, — поделился я первым впечатлением.
— А то, — согласился водитель. — Не местный, что ли?
Мы вышли из машины, и шофер немедленно закурил.
— Ну, почти, — не стал отрицать очевидного я. — Всякое бывало.
Постояли, посмотрели.
— Труба-то! И это, сверху… — я вернулся к интересной теме.
На самой вершине отдельно стоящей, квадратной в плане, трубы, постоянно крутилась какая-то фигура, напоминающая то ли трехзубую вилку, то ли поднявшего руки кверху человека, одетого, притом, в широкую складчатую драпировку.
— Печи под землей, понятное дело, — согласился так и оставшийся безымянным шофер. — Потому и труба. Тяга, все такое… Дым сносит на реку.
— Должно быть наоборот, — не понял я. — Вон, ветер. С реки же. Или не всегда так?
— Всегда, — водитель — совершенно явно — обрадовался возможности поговорить. — На то и фигура… Ярканат-кеше, как мы говорим.
— Ә син татар кешеме әллә? — проявил я понимание.
— Югыйсә син үзең күрмисең! — почти удивился шофер, и повторил на местном диалекте советского языка: — Будто сам не видишь.
— Слышу, — уточнил я. — Так что с ярканатом? — слова «летучая мышь» и «человек» по отдельности я, конечно, знал, но такое их сочетание встретил впервые. Человек-летучая мышь — это, наверное, вампир, фигура неприятная и к демонстрации на весь гор… то есть, конечно, сервитут, непригодная.
— Ветряной проектор это, — сообщил водитель. — Как мельница, только наоборот: дует в нужную сторону. Сам понимаешь, не дело пеплу лететь в город — мало ли, кого перед тем сожгли.
— Заодно, выходит, прах — развеять над водой, — понял я. — Романтика!
— Ладно, романтик, — засобирался шофер. — Ты как обратно? Самоходом или подождать? Я, так-то, могу и потом приехать. Через пару часов.
— Давай так, — согласился я. — Зовут-то тебя как, скажем? — вдруг вспомнил.
— Бахыт, — водитель протянул руку. — Я думал, ты и не спросишь.
— Ваня, — ответил я. — Извини, так получилось. Больно уж ты…
— Неприветлив? — догадался водитель. — Ага, я такой.
Встретили меня странно.