— Задрали вы своими проверками, — сообщил мне, не вставая из-за стола, крупный худой дядя в пиджаке: неопределенного возраста эльфийский квартерон, если судить по внешности, повадкам и глубоко посаженным глазам. — Вчера же только!
— Вчера было воскресенье, — поделился я наблюдением.
— Тогда в пятницу!
— Да я вообще не по этой части, — возразил я. — Морговские мы. Посчитать кое-чего. Кстати, здравствуйте.
— Тогда привет, раз не проверка, — обрадовался дядя. — Вэллаир Усманов. Можно по-простому, Вил Нургалиевич. Директор всего этого… Великолепия.
Представился в ответ.
До кабинета директора я, перед тем, добрался очень просто: на проходной крематория не обнаружилось никакой охраны, кроме очень пожилого и к происходящему безразличного, гоблина, едва видимого из-за входной стойки.
Тот, вооружившись огромными очками — минус, навскидку, семь, или даже больше, — читал книжку, аккуратно обернутую обложкой в газету.
— Мне бы к директору, — попытался я привлечь к себе внимание. — Йотунин моя фамилия.
— Там, — гоблин, не отрываясь от книги, протянул руку в некоем направлении.
— Что — там? — уточнил я.
— Где — там? — не понял гоблин. — А! Директор! Прямо до упора, потом направо. Там лифт, только он не работает. Еще раз направо, там лестница, по ней — на третий этаж. Кабинет триста один, найдешь же?
— Читать умею, — нашелся я с ответом.
— Вот и молодец, — обрадовался гоблин, вновь отдавая должное печатному слову.
Пошел, повернул направо, потом еще раз. Взбежал на третий этаж — не уставая радоваться новым своим легковесности да бегучести.
Постучался, вошел, нарвался… Хорошо, что все решилось наилучшим возможным образом.
— Что считать-то собрался, Ваня? — с некоторой долей снисходительного превосходства уточнил директор крематория.
— Да все, как обычно, наверное, — я потащил наружу из сумки лист описи. — Из пункта А в пункт Б выехала труповозка, на борту — эн подданных, усопших, комплектных частично. Дано: посчитать, сколько доехало. Простая сверка.
— Бухгалтер? — хохотнул Усманов.
— Прозектор, — не согласился я. — И упокойщик еще.
— Дела… В смысле, тела мы, допустим, сведем и посчитаем. Или наоборот, — неожиданно воодушевился директор. — Правда, есть тут еще один момент, как раз по твоему профилю… Который «и еще».
— У вас тут, говорят, столовая, — намекнул я. — Кормят, говорят, вкусно.
— И много, — согласился директор. — Сам там обедаю, и ужинаю еще иногда. Давай так: ты посмотришь наш сложный момент, с меня два… Нет, три талона на обед!
«Надо же», умилился я понятию, знакомому еще по прежней, советской, жизни. «Талоны на обед… Поможем товарищу. Или подданному, но все равно поможем. Вот так и стал ты, товарищ Йотунин, работать за еду».
— Это что? — удивился я, первым входя — директор даже приоткрыл передо мной дверь — в большую комнату, расположенную под самой крышей здания.
Передо мной предстала картина из тех, что ожидаешь меньше всего: вместо гор неучтенного и ненужного хлама — тщательно вымытый пол, аккуратно выкрашенные стены, чистые стекла окон, витрины… А также — экспонаты внутри этих витрин.
— Известно, что, — поделился директор, входя следом и прикрывая — больше в комнате никого не было — за собой дверь. — Крематорию двести лет, на века строили, да и я тут работаю со дня постройки… Музей это. Инициативный, существует на средства работников. В смысле, на мои.
— Богато, — восхитился я. — Можно посмотреть?
— Успеется, — возразил директор. — Сначала дело, потом обед, потом — гляди, сколько влезет. Можешь даже фотографировать, если есть, на что.
«Фотографировать», подумал я. «Если дословно с эллинского — 'светописать? А то фото то, фото сё… Понятно теперь, что за фото такое. Светопись, она же светография!»
— Делу — время, — согласился я.
Прошли мимо нескольких витрин, и уперлись в одну, самую большую.
Внутри той, на красной бархатной подушечке, подсвеченный нарочно устроенными лампами, возлежал… Череп. Причем, не человеческий, вернее, не совсем. Расчистка не оставила при черепе ничего, кроме кости, но, будь бывшая голова комплектной — уверен, уши были бы острыми.
— Впервые вижу череп эльфа! — обрадовался я. — В смысле, такой чистый череп, и такой целый!
— Наследие предков, — усмехнулся директор. — Нет, не моих. Просто первый, кого привезли на кремацию, те самые двести лет назад… Тогда ему уже было под две тысячи, мертвому. Я после проверял, недавно совсем — так и есть, радиоуглеродная датировка не врет.