Это зрелище, разумеется, не подняло настроения Регуса. Здесь, конечно, ничего не найти. Единственно верный путь завладеть деньгами — это заставить Парабеллума говорить. Тайные в один голос заверяли, что из банка трое боевиков вышли с пустыми руками, если не считать револьверов. Женщине такой груз, пожалуй, был бы не под силу. В мешке у Робиса денег не оказалось. Следовательно, они могли быть только у Парабеллума. Регус сжал кулаки. Он не сомневался, что вырвет у Парабеллума признание. Но сперва надо его обезвредить.
В жандармском участке по-прежнему ничего не изменилось. Не чувствуя особой охоты лезть в волчью яму, полицейские ограничились тем, что простреливали камеру и держали Парабеллума взаперти. Примчавшийся из управления Лихеев пожелал узнать, что творится в камере. Полицейские бесшумно подставили к окну лестницу. Старший, выделенный Лихеевым для выполнения этого задания, добрался до решетки. В камере было тихо. Он вгляделся в сумрак.
Парабеллум, скорчившись, сидел в углу, револьвер лежал у него на коленях.
— Ваше благородие… — начал было докладывать полицейский.
Из револьвера Парабеллума рванулось короткое пламя. Это было последнее, что полицейскому довелось увидеть в жизни.
Положение становилось серьезным. Дважды звонил полицмейстер Риги и спрашивал, долго ли все это будет продолжаться, — сам вице-губернатор Лифляндии требовал, чтобы скандал на вокзале был прекращен немедленно. В здание вокзала никого не впускали, и перед ним толпились сотни людей. Газетные репортеры, до которых уже дошла весть о беспомощности полицейских, пытались подобраться поближе к месту происшествия. Регуса больше всего пугала мысль о том, что вооруженные боевики попытаются освободить своего товарища. Еще свежо было воспоминание о том, как революционеры напали на рижскую тайную полицию.
Надо немедленно приступать к решительным действиям.
Лихеева вдруг осенила идея. Взяв Регуса под руку, он привел его в вокзальный буфет и заказал коньяку. Выпил, крякнул и лишь после этого стал излагать свой план:
— Послушайте, Иван Эмерикович, а ведь через дверь нам не пробиться!
— Через окно тоже не выйдет! — сказал Регус.
— У меня другое предложение… Недавно я читал, что в Северной Америке разгоняют демонстрации пожарными рукавами. Запускают такую струю, что люди с ног валятся. А не попробовать ли и нам в этом духе?
Регус одобрительно кивнул головой:
— Отчего бы нет? Действуй, Александр Александрович, действуй! Окатим его как следует, револьвер из рук выбьем, застудим, утопим! Такую баню ему зададим!… — Он захлебывался от злорадства.
Прошел целый час. Рижские пожарники обычно и на пожар-то не торопились, а сейчас и подавно. Но вот послышался тревожный звон колокола и громыхание повозки. Взмыленные кони мчали две пожарные упряжки с громадными паровыми машинами, позади которых стлался дымный хвост. Сверкали каски и золотые погоны пожарников. На рессорной двуколке подъехал брандмайор и тотчас отдал своим людям необходимые распоряжения. Раскатали рукава, заработали паровые насосы, первая пробная струя быстро рассеяла собравшуюся толпу. Затем командовать взялся сам Регус…
Парабеллум уже не надеялся вырваться на свободу — слишком много сбежалось полицейских. Он продолжал сопротивляться лишь потому, что никогда в жизни сам не сдавался, не сделает этого и сегодня. Но вот за выбитым окном он заметил движение — что-то тащили наверх. Броневой щит! Однако над ним появилось не дуло оружия, а острый медный наконечник.
Парабеллум не успел выстрелить. Мощная струя воды ударила ему прямо в грудь, пригвоздила к стене. Он упал, подлез к окну, чтобы схватить, вытолкнуть, свернуть, перегрызть проклятый рукав.
Но в этот момент через дверь в пленника направили еще одну струю.
Вода била в лицо, заливала нос и уши. От ледяного потока коченели руки, ноги, внутренности, мозг. Спасения не было. Струи воды атаковали со всех сторон, и некуда было от них деться…
Парабеллуму вдруг показалось, будто он на корабле. Надо заставить капитана изменить курс, но нет сил. Вокруг завывает, ревет, беснуется бурлящее море. Он хочет взять штурвал сам, голова ударяется обо что-то твердое, все стихает…
Когда Регус приказал остановить паровые насосы, боевик лежал без сознания. Оставалось лишь связать его и отвезти в тайную полицию.