Лип Тулиан замешкался у двери. Он думал о том, как могучие руки Парабеллума в свое время задушили барона Сиверса.
— Без оружия обратно не пойду!…
Не в характере Людвига было подслушивать чужие разговоры. Но Лихеев и Лип Тулиан разошлись вовсю и временами так повышали голос, что он не мог их не слышать. Какие-то бродяги собираются напасть на подвластную ему тюрьму, охраняемую сотней вооруженных людей. Это уж нечто неслыханное! Однако чем больше Людвиг думал об этом, тем беспокойнее становилось у него на душе. Да разве можно нынешние времена вообще считать нормальными? Сейчас даже стало опасно выходить в форме на улицу, того и гляди, сыграют штуку, как с начальником либавской тюрьмы. Еще немного — и самому самодержцу всероссийскому придется дрожать за свой трон… Страх в эти дни неслышными шагами расхаживал по стране, заглядывая во дворцы и замки, за тюремные стены. Пускай себе Лихеев мечтает о засадах и волчьих ямах. Дай бог, чтобы ему повезло переловить всех налетчиков. Но, ежели в суматохе из камеры удерет хоть один заключенный, отвечать придется ему, начальнику тюрьмы. И Людвиг решил позаботиться о том, чтобы этого не произошло.
6
В задней комнате столовой сестер Дрейфогель было так накурено, что едва можно было различить лица находившихся там людей. Кроме обычных посетителей, сегодня сюда явились еще Лихач и Степан. Последним пришел Робис. Фауст начал рассказывать о своих успехах, но Робис перебил его:
— И так понятно, что без ключей ты бы не приехал. Прежде всего уточним наши силы. Сколько? — обратился он к Лихачу.
— Тридцать.
— А у тебя?
— Столько же, — доложил Степан. — Но я еще не со всеми переговорил.
— У меня в Задвинье двадцать семь человек, — сказал Атаман.
— Братцы, вы меня режете! У меня только восемнадцать! — закричал Брачка. — Зато все сорвиголовы!
— А о моих десяти ключах вы совсем забыли? Самый главный от ворот тоже имеется, — дополнил свой отчет Фауст.
— Хватит, даже с лихвой, — сказал Робис. — Держите ребят в боевой готовности, но о деле расскажем только в самый последний момент. Чтобы не проболтались!
— Но в тюрьму-то надо сообщить, — возразил Лихач. — Пусть готовятся.
— Ни в коем случае!
— Черт побери, а я уже написал Дине! — признался Атаман.
Робис посмотрел на друга, хотел сказать что-то резкое, но промолчал — он понимал Атамана. Однако легче от этого не стало.
— Товарищи, — заговорил он, — произошло самое страшное. Виноват в этом я, надо было предупредить. Я убежден, что среди недавно арестованных есть предатель. — Робис по-прежнему не называл имени Липа Тулиана, не желая без неопровержимых доказательств возвести на него обвинение.
— Значит, все к черту!…
— И нам придется любоваться, как их поведут на виселицу!
— Не может быть! — запротестовал Атаман. — Я специально так написал, чтобы, кроме Дины, никто не мог понять. Я предупредил, чтобы другим она не говорила.
— Все равно уверенности нет. Нам не остается ничего другого, как… — Робис не мог закончить фразу — слишком серьезно и ответственно было его решение.
— …отказаться? — с трудом выдавил из себя Степан.
— Совсем наоборот — штурмовать сегодня ночью!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
в которой боевики переходят в наступление
1
Не дожидаясь, пока кучер остановит тройку, Шампион выскочил из коляски и бросился наверх по ступенькам главного почтамта. Бесцеремонно оттолкнув даму, которая кому-то посылала поздравление с днем ангела, он крикнул телеграфисту:
— Умоляю вас на коленях! Освободите через час парижский провод.
— Линия на Вильно перерезана! Можно только через Петербург.
— Хоть через Северный полюс! Вот задаток!
— Но я не могу держать линию без дела, господин Шампион.
— Так передавайте что-нибудь! — И Шампион протянул крупную купюру.
— У меня под руками только «Юридический ежегодник», — сказал телеграфист. — Вы не станете возражать, если я буду передавать его?
— По мне, так хоть историю Вселенной, начиная от Адама и кончая Николаем Вторым… — С этими словами Шампион исчез.
В действительности Шампион еще не имел ни малейшего понятия о том, что расскажет в своей корреспонденции. Забежал Русениек и велел ему немедля отправляться на кладбище.
Когда взмыленные лошади остановились у кладбища, сумерки уже сгустились. Первое, что увидел Шампион, была довольно длинная процессия, которая проходила через ворота. Вначале казалось, что это похороны. Но нет, гроб донесли только до часовни, и народ разбрелся по кладбищу. К следующей подобной процессии Шампион пригляделся уже повнимательнее и узнал в ней младшего из мнимых гимназистов. Насколько можно было разглядеть в вечернем сумраке, на его физиономии не было печати скорби, какая обычно бывает у людей на похоронах. На его лице скорее было выражение озорной удали. Да и у остальных вид был тоже не слишком грустный. Некоторые приходили поодиночке и тут же исчезали за деревьями. Когда Шампион увидел Дависа Пурмалиса, он уже больше не сомневался в том, что его будущей корреспонденции суждено войти в историю.