Вскоре они дошли до судоверфи. Несмотря на воскресенье, работа шла, как и в будний день. Рабочие старались подработать лишнюю копейку, чтобы после недавней забастовки залатать прорехи в своем бюджете. Кто знает, может, вскоре снова придется останавливать работу? Наклепывали заплату на ржавый корпус вытащенного на берег парохода. Вокруг стоял грохот от молотков, гудели паяльные лампы, охали кузнечные мехи. Виднелся люд и в плавучем доке, где стояло судно без мачт и надстроек.
— Шабашим, пора и перекурить, — сказал, завидев Грома, парень и по стенке дока перебрался на берег.
— Привет, Матрос! Лихач не появлялся?
Рабочий, которого Гром назвал Матросом, отрицательно покачал головой, потом вытащил кисет и предложил отведать самосада — больно уж крепкий да душистый удался.
Гром набил свою глиняную трубку, первый клуб дыма пустил не затягиваясь, второй глубоко вдохнул и выпустил через нос.
— Вот это я понимаю! Старик Рутенберг позеленел бы от зависти, угости ты его таким!
— Я этих чертовых фабрикантов вот чем угощу! — проворчал Матрос и тряхнул стиснутым кулаком.
— Что верно, то верно! — согласился Гром. — Сегодня хозяин «Униона» уже получил угощение.
Матрос вынул изо рта самокрутку и в недоумении поглядел на Грома.
— То есть как? Вы ведь только вчера кончили бастовать.
— Так эти негодяи только того и дожидались! — Гром в сердцах так задымил, что голова его исчезла в синеватом облаке. — Приходим сегодня на работу, как уж заведено в воскресенье. На воротах объявление. Дай, думаю, прочту, не зря в волостную школу бегал. Два раза прочитал, три раза прочитал — все то же самое выходит. Уволено полтораста рабочих, все из забастовочного комитета, и даже такие, кто хоть раз мастеру кукиш показали. Через полчаса народ всю улицу запрудил. Далеко ли от Гризиня и Чиекуркална до «Униона»? Даже жены с детишками прибежали. Все разозлились, орут, кулаками грозят. Ребята, кто похрабрее, уже мостовую разбирают, да и камнями по окнам. Разобрало народ так, что слово скажи — и все пойдут! Хоть на губернаторский дворец, хоть на немецкий дом рыцарей, даже на полицейскую префектуру. Вдруг вижу — казаки скачут! Со стороны Александровской летят черной тучей. Братва попробовала их у Воздушного моста придержать, да не додумала баррикаду устроить. Народ врассыпную, а иные прямо на казаков. Такой бойни, как на Карловой улице, не было, а все же десятка полтора человек осталось лежать на мостовой. Сколько им удалось арестовать — не посчитал. Только из революционеров никто им не достался — нас другие прикрыли, силой заставляли убегать. Понимаете, что это значит? Это значит, что народ нас, партийных, считает своей артиллерией, а пушки ведь никак нельзя сдавать неприятелю…
Гром погрузился в раздумье. Да, назрело время вооружить массы. Сегодня он увидел, что без оружия ничего не добиться — силе должно противопоставить силу. Но разве это исключало другие формы борьбы, разве из-за этого можно было забросить агитацию, разъяснительную работу? Побеждает лишь тот, кто убежден в своей правоте, знает, за что он идет в бой. Правильно поступили, решив организовать в Верманском парке митинг протеста.
— Ну, а теперь к делу, — снова заговорил Гром. — Надо ковать железо, пока горячо. Сразу после полудня в Верманском будет большой митинг. Всех боевиков в охранение! Твои разместятся возле самой эстрады.
— Будем вовремя, можешь быть уверен, — отозвался Матрос. — Все, как один! Только… ты же знаешь, насчет револьверов у нас плоховато, — добавил он, словно извиняясь.
— Вот об этом я и думаю. Возьмешь у меня бомбу. Я буду сидеть у Кунцендорфа на веранде. Всё!.. — Гром посмотрел на часы: — Еще одну трубку, и пойду, некогда.
Он набил трубку на этот раз махоркой, выкурил до конца и энергично поднялся.
— Ну, ничего не поделаешь. В случае, если Лихач подойдет, передай ему, пусть шпарит бегом к Черному Петеру. Он знает. Только боюсь — ему уже не поспеть: всего час остался.
— Черный Петер? Это тот маленький жестянщик, что всегда приходил к брату? — поинтересовалась Дина.
— Он самый! Ты ведь его знаешь, и он тебя тоже! Да тебя мне сам бог послал! — обрадовался Гром. — Пойдешь к нему и передашь от меня привет, скажешь: «Не бывать грому без молнии», заберешь от него орехи — там штук шесть будет, навряд ли больше. Черный Петер никого постороннего к себе не впустит, да и не имеет права пускать, а я, сама видишь, еще ребятам все растолковать должен. Ровно в двенадцать жду в Верманском… Но если боишься, так скажи прямо…
Дина не дала ему докончить:
— Где он живет?
— Деревянный домишко в самом конце дамбы. Постучишь в ставень второго окна. — Гром поднялся. — Ну, счастливо!