— Тексты. Печатал. Там же, где дядя работал.
— Так ты специалист печатной машинки, ясно, — улыбнулся чему-то особист и закурил новую папиросу.
— В какой-то мере. Да.
— Что ж, на такой работе, наверно, можно животик отрастить, раз дядя партработник. Кулемин, слышал? Оформи, — крикнул в сторону входа лейтенант. — А вот как ты оказался в Минске?
— В командировке, — уже почти придя в себя, ответил Мишка. — Вот только забухал я и даже счет дням потерял, а тут война.
В это время один из бойцов НКВД внёс печатную машинку и поставил на стол перед Мишкой.
— Покажи, на что способен.
Мишка взглянул на клавиатуру. Раскладка ничем не отличается от компьютерной. Вот только усилий придётся приложить больше при нажатии кнопок. Повезло ещё, что бумага заправлена, а то трясущимися руками и не сумел бы её вложить. Да и вообще смог бы вставить лист? Это вопрос.
— А что набирать?
— Чудно говоришь. Набирают текст в типографии, а на машинке печатают, — задумчиво произнёс лейтенант, разглядывая Мишку сквозь клубы сизого дыма. — Печатай. Я, Пананин Михаил Ильич, готов добровольно сотрудничать с органами госбезопасности и по возможности докладывать обо всём, что творится и происходит в части, докладывать обо всех, кто не разделяет политику партии и государства. Напечатал? Вытаскивай лист, расписывайся и поставь сегодняшнюю дату.
Мокрый Мишка, поражаясь самому себе, не отстал от лейтенанта и успел напечатать текст полностью. Дрожащей рукой вытянул лист и расписался.
— Ладно, Пананин, свободен. Пока.
Мишка вышел из палатки и побрел к кухне. Вытирая рукавом лоб, время от времени оглядывался, словно не веря, что вышел из палатки особиста живым и даже не битым.
«Странно. За мной никто не следит. Поверили, что ли? Странно. Весь инет пестрит о фанатиках, которые арестовывали и расстреливали без суда и следствия. А это какой-то неправильный гебист. Просто поговорил и отпустил. А ведь телевидение, интернет, книги твердят везде, что НКВД расстреливали всех, кто оказался на подозрении. Странно, очень странно».
— Пананин! Ко мне! — старшина с красными глазами, и злым выражением лица, стоял возле запряженной повозки, на которой выстроились контейнеры для перевозки пищи. — Значит так, красноармеец Пананин. Вот тебе кобылка, повозка, девять контейнеров с кашей, четыре ящика с консервами и две коробки с хлебом. Задача простая. Доставить в штаб полка продукты питания. Задача понятна?
— Я не умею, коняшку боюсь… — вдруг срывающимся голосом проблеял Мишка. — Я потеряюсь. Не знаю куда ехать.
— Отставить! Твою мать через коромысло в дышло, Пананин! Это приказ! За невыполнение или отказ от выполнения приказа, по законам военного времени, полагается расстрел. Мне некого больше послать. Почти всех забрали на передовую. Остались ты, Терехин и еще три бойца. Терехин! Тудыть — растудыть! Покажи, расскажи Пананину как управляться с повозкой и кобылой. Заодно объяснишь, как добраться до штаба полка.
Терехин, этакая глыба, а не человек, задумчиво посмотрел на Мишку, на повозку, закинул широкую ладонь за голову и с силой почесал затылок.
— Слухай, — спустя пару минут заговорил Терехин и начал неторопливый рассказ.
Через двадцать минут вспотевший Мишка, вцепившись в вожжи, правил кобылку по пыльной дороге вдоль небольшого леса. Клял матом все на свете и особенно ту самую блондинку Виолетту, которая изменила в корне всю его жизнь. Воспоминания выдавливали слезы, душили, даже дышать становилось трудно. Теперь его прошлое осталось в будущем, а будущее в прошлом. Все чаще хотелось бросить все и сбежать куда глаза глядят, но, вспомнив особиста и рассказы из книг о войне, его сразу бросало в жар и отбивало охоту бежать. Он уже пытался вспомнить что-нибудь из истории войны, какие-нибудь события, факты, но в голове лишь возникали бравые герои книг про «попаданцев», на память перечисляющие тактико-технические характеристики всего имеющегося в мире оружия, владеющих всеми видами боевых единоборств, умеющими управляться ножом против винтовок, пулеметов и танков. Мишка ничего этого не умел. Получается, книги оказались бесполезны в прошлом. Не то он читал, выходит. Или акценты не там расставлял. Так что до героев романов ему никогда не дорасти.
С трудом проехав сквозь встречный поток беженцев, Мишка свернул на пустую проселочную дорогу через лесок.
Выстрел прозвучал неожиданно. Пуля свистнула над головой. Мишка бросил вожжи и скатился с повозки на пыльную дорогу.
— Так то же, клоун, которого в хозчасть отправили! — крикнул кто-то и вышел из кустов, не опуская винтовки. — Выходи, клоун! Ты почему не отозвался, когда тебя окликали? Уснул что ли?