— Рада была помочь.
Я кивнула и снова стала собирать свои вещи.
Тут я почувствовала, что он заглядывает мне через плечо.
— Вы читаете Ленарда? — спросил он с удивлением в голосе.
— Да, — ответила я, продолжая складывать бумаги в сумку.
— Он не входит в нашу учебную программу.
— Нет, не входит.
— Весьма удивлен, фройляйн Марич.
— Почему же, герр Эйнштейн? — Я с вызовом взглянула ему в лицо. Может, он думает, что мне не под силу разобраться в статье Ленарда — тексте гораздо более сложном, чем наша основная программа по физике? Эйнштейн был выше меня на целую голову, и мне приходилось смотреть на него снизу вверх. Еще один мой недостаток — маленький рост, который я ненавидела не меньше, чем хромоту.
— Вы, очевидно, образцовая студентка, фройляйн Марич. Никогда не пропускаете занятия, не нарушаете правила, скрупулезно ведете конспекты, часами просиживаете в библиотеке, вместо того чтобы прохлаждаться в кафе. И при этом вы богема, как и я. Кто бы мог подумать.
— Богема? Я вас не понимаю. — И слова, и тон у меня были резкими. Он назвал меня богемой, а это слово, очевидно, как-то связано с австро-венгерской областью Богемия, — не оскорбительный ли это намек на мое происхождение? Из язвительных замечаний Вебера на лекциях герр Эйнштейн знал, что я сербка, а предубеждение германцев и западноевропейцев против людей с востока было хорошо известно. О корнях самого Эйнштейна я могла только гадать, — мне было известно лишь, что он родом из Берлина. Темноволосый, темноглазый, с характерной фамилией — он мало походил на типичного блондина-германца. Может быть, его семья откуда-то переехала в Берлин?
Он, видимо, почувствовал мое невысказанное раздражение и поспешил пояснить:
— Я употребляю слово «богема» на французский манер, от слова bohémien. Оно означает человека, мыслящего независимо. Прогрессивного. Не такого буржуазного, как некоторые наши сокурсники.
Я не знала, как это расценить. Кажется, он не насмехался, а, напротив, пытался сделать мне комплимент в такой странной форме. С каждой минутой я чувствовала себя все более неловко.
Собирая оставшуюся на столе стопку бумаг, я сказала:
— Мне пора, герр Эйнштейн. Фрау Энгельбрехт придерживается строгого распорядка в своем пансионе, мне нельзя опаздывать к ужину. Хорошего вечера.
Я захлопнула сумку и сделала прощальный книксен.
— Хорошего вечера, фройляйн Марич, — ответил он с поклоном, — и примите мою благодарность за помощь.
Я прошла в дубовую арочную дверь библиотеки и через небольшой каменный дворик вышла на оживленную улицу Рэмиштрассе, примыкавшую к Политехническому институту. Этот бульвар был со всех сторон окружен пансионами, где проводили ночи многочисленные цюрихские студенты, и кафе, где те же студенты днем, в свободное от занятий время, обсуждали мировые проблемы. Насколько я успела понять, украдкой заглянув туда несколько раз, основным топливом для этих горячих споров служили кофе и табак. Но это лишь предположение. Присоединиться к ним я не решалась, хотя однажды заметила герра Эйнштейна с несколькими друзьями за столиком на открытом воздухе у кафе «Метрополь», и он помахал мне рукой. Я сделала вид, что не заметила его: женщины рядом с мужчинами в этих приютах вольнодумства были редкостью, и я пока не могла заставить себя переступить эту черту.
На Рэмиштрассе опускалась ночь, но улица была ярко освещена электрическим светом. Сгущался туман, и я натянула капюшон, чтобы волосы и одежда не пропитались влагой. Дождь усилился — неожиданно, ведь с утра день был ясным и безоблачным, — и пробираться по закоулкам Рэмиштрассе стало труднее. Я ведь была гораздо ниже ростом, чем все остальные в этой толпе. Я вся промокла, камни мостовой стали скользкими. Не отважиться ли мне нарушить собственное правило и не укрыться ли в каком-нибудь кафе до тех пор, пока небо не прояснится?
Неожиданно дождь перестал поливать меня. Я подняла голову, ожидая увидеть голубое небо, но увидела лишь что-то черное и потоки воды вокруг.
Герр Эйнштейн держал у меня над головой зонтик.
— Вы совсем промокли, фройляйн Марич, — сказал он. В глазах его светилось привычное веселье.
Как он здесь оказался? Несколько минут назад было совсем не похоже, что он собирается уходить из библиотеки. Он что, следил за мной?
— Неожиданный ливень, герр Эйнштейн. Большое спасибо за зонтик, но мне и так неплохо. — Мне не хотелось, чтобы кто-то из моих однокурсников видел во мне беспомощную барышню, а в особенности герр Эйнштейн. Он ведь наверняка не захочет выбрать меня в партнеры для лабораторной работы, если будет считать меня слабой?