Я знала ответ на вопрос Вебера, но, как обычно, не решалась поднять руку. Я оглянулась по сторонам, надеясь, что ответит кто-нибудь еще, но у всех моих сокурсников, включая герра Эйнштейна, локти словно приклеились к столам. Почему же никто не поднимает руку? Может, это из-за небывалой жары их так разморило. Было и впрямь неожиданно жарко для весны: я видела, что, несмотря на открытые окна в аудитории, герр Эрат и герр Коллрос обмахиваются импровизированными веерами. На лбу моих сокурсников выступили бисеринки пота, и на их пиджаках я заметила влажные пятна.
Почему это так трудно — поднять руку? Я ведь несколько раз уже отваживалась на это, хотя тоже не без труда. Я слегка встряхнула головой, и тут меня настигло воспоминание. Мне было семнадцать лет, и только что закончился мой первый урок физики в мужской обергимназии в Загребе, куда папе удалось устроить меня после окончания школы в Нови-Саде, в обход закона, запрещающего девочкам в Австро-Венгрии посещать учебные заведения выше начальных: он подал прошение властям, и для меня сделали исключение. Чувствуя облегчение и радостное волнение после этого первого дня, когда я решилась ответить на вопрос преподавателя, и ответ оказался верным, я вихрем вылетела из класса. Дождалась, когда почти все разойдутся, и коридор опустеет. Вдруг у меня за спиной возник какой-то мужчина и толкнул меня в другой, тускло освещенный коридор. Неужто он так спешил, что не заметил меня?
— Позвольте! — воскликнула я, но он все толкал и толкал меня дальше в коридор — туда, где было еще темнее. Вокруг не было ни души, и некому было услышать мои крики о помощи. Да что же это?..
Я пыталась обернуться, но тщетно. Мужчина был выше меня на целый фут. Он толкнул меня к стене, так, что я ударилась об нее лицом (теперь я никак не могла увидеть напавшего, чтобы позже его опознать) и крепко держал. Плечи пронзило болью.
— Думаешь, ты такая умная? Выскакиваешь тут со своими ответами, — прорычал он, брызгая слюной мне на щеку. — Тебе вообще не место в нашем классе. Это запрещено законом.
Он еще раз ткнул меня лицом в стену напоследок и убежал.
Я застыла на месте и так и стояла, прижавшись к стене, пока не услышала, что его шаги стихли. Только тут я обернулась, чувствуя, как меня колотит неукротимая дрожь. Я не рассчитывала, что соученики примут меня с распростертыми объятиями, но такого тоже не ожидала. Прислонившись к стене, я расплакалась, хотя и обещала себе никогда не плакать в школе. Вытирая со щек слезы и чужую слюну, я поняла: мне остается только спрятать подальше свой ум и помалкивать. Иначе я рискую потерять все.
Укоряющий голос Вебера прервал мои неприятные воспоминания:
— Так-так! Я весьма разочарован тем, что никто из вас не поднял руку. Вся моя лекция подводила нас к этому вопросу. Неужели никто не знает ответа?
Вспомнив свой разговор с Элен месяц назад, я решила, что не дам прошлому парализовать меня. Я набрала в грудь воздуха и подняла руку. Вебер сошел с кафедры и направился ко мне. Какому же унижению он меня подвергнет, если я ошибусь? И как поведут себя мои соученики, если я окажусь права?
— А, это вы, фройляйн Марич, — проговорил он словно бы с удивлением. Как будто не знал, к чьему столу направляется. Как будто я до сих пор не проявляла при нем свой ум. Это притворное удивление было просто очередным способом оскорбить меня. И испытать.
— Ответ на ваш вопрос — один процент, — сказала я. Почувствовала, как еще сильнее запылали щеки, и пожалела, что открыла рот.
— Прошу прощения — не могли бы вы повторить это погромче, чтобы мы все могли приобщиться к вашей мудрости?
Мудрости! Это звучало как насмешка. Неужели я ошиблась с ответом? Неужели он злорадствует над моей неудачей?
Я откашлялась и повторила так громко, как только могла:
— Учитывая контекст вашего вопроса, ближе всего мы можем подойти к определению минимального времени, необходимого для охлаждения Земли на один процент.
— Верно, — признал Вебер с немалой долей удивления и разочарования в голосе. — Для тех, кто не расслышал — фройляйн Марич дала правильный ответ. На один процент. Запишите, пожалуйста.
Вокруг поднялся ропот. Вначале я не могла ничего разобрать толком, но потом выхватила из гула несколько фраз. Среди них определенно слышалось: «разбирается!» и «молодец!». Такие комплименты были мне в новинку. Я и до этого несколько раз правильно отвечала на вопросы Вебера, однако тогда это не вызвало ни малейшей реакции. Очевидно, сегодня моих соучеников просто обрадовало, что кто-то сумел осадить самого Вебера.