упал царь, равно, как в то же самое время в Европе — короли соответствующих государств. Если же трактовать самодержавность как автократичность, а не как суверенность, российская идеологическая триада (православие — самодержавие — народность) окажется просто абсурдом. Получится при таком прочтении, что идеология России состояла в том, чтобы во главе неё стоял непременно автократор — самодержец. Да ещё сакрализуемый православием — первый компонент триады и с безграничной преданностью принимаемый народом — третий компонент. Это ли не свидетельство приверженности русских к деспотии? Это ли не аргумент для русофобов? Абсурд снимается только в том случае, когда самодержавие трактуется как русский суверенитет, связываемый с православной системой ценностью и народным волеизъявлением. О ценности суверенитета многократно говорил Президент России В. В. Путин, подчёркивая неприемлемость для России несуверенного существования. Ценность суверенитета, подчёркивает он, носит абсолютный характер: «Мир меняется, причём меняет- Глава 5. Традиционные ценности: «белый ценностный пакет человечества» | 169 ся стремительно. И для того, чтобы претендовать на какое-то лидерство, я уж не говорю на глобальное лидерство, но хоть в чём-то, безусловно, любая страна, любой народ, любой этнос должны обеспечить свой суверенитет. Потому что не бывает какого-то промежуточного состояния: или страна является суверенной, или колонией, как бы колонии не называть». И, вероятно, в таких смысловых формулировках и следует рассматривать суверенитет в перечне традиционных ценностей России. Государственный суверенитет имеет множество факторных составляющих. Воздействуя на факторы суверенитета, можно суверенность государства усиливать или понижать целевым образом. Традиционный способ «поражения» суверенности имел военный характер. В классическом виде он представлял собой завоевание одним государством другого. Однако со временем технологии межгосударственной борьбы усложняются. Изменяется сам тип ведения войн. Для «поражения» суверенитета теперь уже нет необходимости применения военной силы. Существуют и совершенствуются иные несиловые способы десуверенизации. Особое направление в технологиях десуверенизации составляет подрыв традиционных ценностей у государства-противника. В этом отношении суверенность и традиционные ценности оказываются между собой в тесном сопряжении. Для России в актуальной повестке сталкиваются две модели восстановления государственного суверенитета. Первая модель суверенитета опирается на систему Вестфальского мира. Это буржуазно-национальный суверенитет. Он предполагает распределение государств-наций по отдельным квартирам национального существования. Задача в данном случае — занять соответствующую нишу (желательно более комфортабельную), не подрывая самой системы мироустройства. Но есть и другая модель суверенитета. Основным актором в ней выступает государство-цивилизация, реализующее собственную цивилизационную миссию. Суверенитет в этом случае понимается как идентичное цивилизационное мироустройство. Речь идёт о выстраивании собственной мир-системы. Основная ошибка России трёх последних десятилетий видится в этой связи в безнадёжных попытках найти себе нишу суще- 170 | Традиционные ценности: стратегия цивилизационного возрождения ствования в рамках модели мироустройства, предложенной геополитическим противником. Рухнули иллюзии включения России в «золотой миллиард». Все места в обойме «золотого миллиарда» распределены. Россию там никто не желает и никогда не желал видеть. Тогда возник проект обретения ниши своего существования на втором этаже современного мироустройства. Этот этаж связывался с принятой на себя функцией «сырьевого придатка». Психологически компенсировать вторичность нового статуса государства призвана была идеологема «сырьевой империи». Однако сегодня становится всё более очевидным и провал этого замысла. Для обеспечения функционирования нефте- и газопроводов 140-миллионное население оказывается избыточно. Об этом откровенно говорили многие представители западного политического истэблишмента. Оказывается, что России в рамках существующей сегодня модели мироустройства вообще не находится места. Российского государства в футурологической проекции этой модели мира нет и не может быть ни на одном из этажей. Само включение её в систему нового миропорядка таит в себе угрозы его обрушения. Поэтому в актуальной повестке для России есть только два сценария. Первый путь — десуверенизация и раскол, с последующим включением по частям в систему выстроенного Западом мирового порядка. Естественно, речь может идти только о нижних этажах такой интеграции (и, конечно, в этом случае нет надобности в государственной идеологии). Второй путь — выдвижение собственного проекта, собственной модели мироустройства, собственного идеологического послания миру. Труд Существование человека, так или иначе, связано с трудом. Трудовая деятельность определила человеческое видообразование. Человеческое общество без труда невозможно. В противном случае это уже не будет обществом. Традиционное общество воспевает труд и сакрализует результаты труда. Осуждались лень и нетрудовые доходы. Через трудо- Глава 5. Традиционные ценности: «белый ценностный пакет человечества» | 171 вое воспитание осуществлялась традиционно социализация человека. В Европе в средние века как религиозный грех запрещалось ростовщичество. Фома Аквинский определял суть ростовщиков как торговцев временем. В традициях русской православной цивилизации понимание феномена труда не исчерпывалось материальными аспектами существования человека, будучи сопряжено с этологией нравственного (религиозная сфера) и государственного (политическая сфера) служения. «Выставлять своекорыстие или личный интерес как основное побуждение к труду, — писал русский религиозный философ В. С. Соловьёв, — значит отнимать у самого труда значение всеобщей заповеди». Именно автор дефиниции «русская идея» ещё в XIX в. выступил с призывом «не ставить Мамону на место Бога, не признавать вещественное богатство самостоятельным благом и окончательной целью человеческой деятельности, хотя бы в сфере хозяйственной», а, соответственно, подчинить экономику высшим нравственным императивам. В культурной среде позднего европейского средневековья исторически возникает особый тип человека («паразитарный тип человека»), ценности которого основываются на утверждении, что есть высшие и низшие, есть элита и массы. Для элиты, в силу самого её элитаристского положения, утверждаются права на присвоение. Возникает фундаментальный исторический конфликт между трудом и присвоением. Первоначально в качестве инструмента присвоения выступала сила. «Присвоить» означало физически отобрать. Далее появляется новый механизм — владение ресурсом. Присвоение становится возможным в условиях ограниченности ресурсов. У одного есть ресурс, у другого нет. У того, кто отдаёт свой труд за ресурс, есть жизненная потребность в этом ресурсе. Первоначально основным ресурсом такого рода выступает земля. Далее им оказываются финансы, и на первый план выступают права финансовых эмитентов. Новые присваивающие механизмы связываются сегодня с информационными технологиями и осуществляются под вывеской «цифровой экономики». Масштабы присвоения существенно возрастают. Но никакое общество не может существовать на основе паразитистской морали. В её тотальном распространении и видится фун- 172 | Традиционные ценности: стратегия цивилизационного возрождения даментальная причина экономического кризиса. Кризиса не может не быть при условии, когда в жизнь выходят поколения с абсолютным неприятием ценности труда. А им, между тем, подсказывается мысль о возможности безбедного существования и без трудовых затрат, за счёт освоения передовых технологий присвоения. Очевидно, что без восстановления трудовой этики, без соответствующей героизации труда и российская, и мировая экономика обречены. Одним из основных положений русофобского мифа является тезис об имманентной русской лени. Достаточно для иллюстрации этого обратиться к сочинениям Ричарда Пайпса, уподоблявшего латентное неприятие труда крепостными крестьянами в России и американскими неграми эпохи рабства. Источник такого отношения связывался с общим отсутствием духа свободы. Более завуалированно та же мысль проводится в рамках дискурса веберовского подхода о ментальной предпочтительности для русского человека ценности отдыха. При этом почти стереотипом является интерпретация народных изречений о последовательности в организации труда, порицании спешки в качестве неприятия самой трудовой деятельности. Основная интенция в них звучит не как призыв — «не работай», а в качестве установки — «работая, не торопись». Конечно, в арсенале русского народного сознания имеются архетипы героя, добивающегося благ чудесным образом, «по щучьему велению». Но пафос использования данного персонажа не в апологии тунеядства, а в акцентировке идеи вознаграждения человека за такие ценностные для народа качества, как, в частности, милосердие. Вместе с тем, наряду с образом Емели-лежебоки, народ создавал персонажей и героев — тружеников, таких к