Но Симон, казалось, утратил всякий интерес к романтической истории.
– Мне понравилась пицца. А еще есть?
– Да, сейчас принесу. – Она встала, но ноги были ватными и непослушными, все плыло перед глазами, и ей пришлось поспешно сесть.
– Что случилось?
– Вино, я выпила слишком много… Оно очень коварное, – бормотала Бетти.
Глаза слипались. Хорошо бы сейчас выпить пару чашек крепкого кофе, чтобы прийти в себя.
– Думаю, вам лучше сесть к плите, – посоветовал Симон, сочувственно глядя на нее.
– Нет, не к огню, – заплетающимся языком пробормотала Бетти. – На свежий воздух.
– В такую погоду?! Вы шутите!
– Надо подкинуть дров. – Она повторила попытку встать на ноги.
– Предоставьте это мне. Эй, вы слышали, что я сказал? – Ей показалось, что в голосе мужчины прозвучало больше насмешки, чем заботы.
Он поднял ее на руки и перенес в одно из кресел напротив плиты. Затуманенное сознание Бетти отметило смуглость лица, шеи Симона. В голову пришла фривольная мысль: как красиво должно быть стройное оливковое тело, но девушка тут же устыдилась своей нескромности.
– Не слишком жарко? – донесся откуда-то голос Симона, и Бетти с трудом открыла глаза. Гость, оперевшись обеими руками на подлокотники кресла, склонился над ней.
Воротник рубашки был расстегнут, и Бетти мельком увидела волосы на мускулистой груди Симона. У нее непривычно засосало под ложечкой. Торс Бенджамина был гладким, кожа белой. Он не любил загорать, и лишь однажды ей с трудом удалось уговорить жениха снять рубашку и подставить свое тщедушное тело ласкающим лучам солнца. В тот день они с Ллойдом и Хелен катались на лодке по Арканзасу. Брат беззлобно подтрунивал над будущим зятем, но от Бетти не ускользнул полный жалости и сочувствия взгляд Хелен, брошенный в сторону Бена.
Да, Бен выглядел не так мужественно, как Симон. Бетти вздрогнула от неожиданного прикосновения теплых губ к ее лбу.
– Я просто проверил, нет ли у вас температуры, – с усмешкой успокоил ее Симон.
– Позаботились бы лучше о своем здоровье, – с трудом выговаривая слова, возразила она. – Идти пешком в такую метель…
– А что мне оставалось, по-вашему, делать? Закрыться в машине, чтобы замерзнуть совсем?
Внезапно Бетти стало стыдно. Человек проделал Бог знает какой путь, чтобы познакомиться с дальними родственниками, а ему оказывают более чем прохладный прием. И все потому, что ждали в гости женщину, а приехал мужчина. Нет-нет, надо постараться взять себя в руки.
– По-моему, вам необходимо прилечь, – озабоченно заметил Симон, внимательно вглядываясь в ее лицо.
– Не могу… не могу идти в кровать… с вами, – пролепетала она.
Ей показалось, что Симон рассмеялся. Зачем она перечит? Бетти охватило какое-то тупое равнодушие, голова становилась все тяжелее и тяжелее, веки слипались. Как сквозь вату до нее донеслись слова:
– Если это вас так сильно тревожит, я могу устроиться внизу. Мне частенько приходилось спать на земле. Не забывайте, я же археолог.
Симон легко, словно пушинку, поднял ее на руки и направился к лестнице. Не без смущения Бетти призналась себе, что ей нравится близость сильного мужского тела, нравится чувствовать себя слабой и беспомощной, нравится, когда кто-то принимает за нее решения. Наверное, Симон питает к ней братские чувства, поэтому так внимателен и заботлив.
А к Ллойду ты ничего подобного не испытываешь, ехидно заметил внутренний голос.
Лестница была крутой, но, к восхищению Бетти, Симон даже не запыхался, поднявшись на второй этаж и бережно неся ее на руках. Она попыталась представить Бенджамина, несущего ее в спальню после свадьбы, но не смогла.
Элизабет напомнила себе, что помолвлена с Беном, и дело вовсе не в том, чтобы выйти замуж за атлета, способного носить тебя на руках. Бенджамин обладает другими достоинствами… более важными. Но какими именно, вспомнить не удалось.
– Что ж, смотрится весьма уютно, – одобрил гость, переступая порог спальни.
Одна из керосиновых ламп стояла в глубоком оконном проеме. Шторы не были задернуты, и на ясном небе светила луна и сверкали звезды, отбрасывавшие мерцающий свет на покрытые снегом холмы.
Симон осторожно положил свою ношу на кровать.
– Хорошо бы положить меч посередине ложа. Я где-то читал, что это старое и надежное средство, – пошутил он.
– У нас нет меча. А у вас, странствующий рыцарь?
Она смертельно устала, язык еле ворочался и с трудом слушался ее. Все, конечно, из-за ежевичного вина! Бетти силилась вспомнить, сколько же она выпила, но тщетно. Хотела сесть, но комната плыла перед глазами. Ни капли больше в рот не возьму, поклялась себе девушка. И что может подумать обо мне Симон? А может, у них в Южной Америке все женщины пьют и гораздо более крепкие напитки, чем вино? Господи, что за чушь лезет в голову?
– Так как же мы решим с моим ночлегом? – защекотал ухо жаркий шепот. – Вы настаиваете, чтобы я спал на полу, или позволите разделить с вами ложе?
– На полу нельзя, как пить дать схватите воспаление легких, – буркнула Бетти. – Мама будет не в восторге, если узнает, что гостю пришлось провести студеную ночь на холодном полу. Придется спать вместе.
– Я не сомневался, что у вас доброе сердце.
Бетти поморщилась: не мог бы он говорить потише? Голова раскалывалась от боли, и девушка, не удержавшись, застонала.
– Не волнуйтесь, я не скажу вашему жениху, что мы провели ночь в одной постели, – по-своему истолковал ее стон Симон.
– Бен поймет меня, – твердо сказала Бетти и, почувствовав, что матрац слегка дрогнул, открыла глаза. Симон проворно, будто боясь, что хозяйка передумает, залезал на свою половину постели.
– Поймет ли? – поинтересовался он, вопросительно подняв бровь. – Я бы на его месте не понял.
Бетти не реагировала, и это слегка обеспокоило Симона. У него и в мыслях не было спаивать девушку. Кто же знал, что она плохо переносит алкоголь? А вдруг ей станет хуже? Вдруг она с непривычки отравилась? Черт, кругом ни души…
– Давайте разденемся и спать, – произнес он вслух.
Слово «разденемся» прозвучало для Элизабет сигналом тревоги. Стремительно, как ей показалось, а на самом деле по-черепашьи, она отползла к краю постели. Симон весело рассмеялся, наблюдая за ее беспомощной возней.
– Послушайте, обещаю, что не посягну на ваше целомудрие. Я просто подумал, что без свитера и джинсов вам будет удобнее.
Удобнее – что? Вот тебе и братская любовь, вот тебе и родственные чувства. А она-то, глупенькая, навоображала себе невесть что.
– Я справлюсь сама, – ожесточенно прошипела она, готовая немедленно отразить нападение. Но Симон сидел на своей половине кровати, не шевелясь и не предпринимая никаких попыток броситься на абордаж.
– Гордыня – большой грех, – сухо заметил он. – Скажите, дорогая, а что думает жених о вашем упрямстве?
Ее упрямстве? Она исподлобья взглянула на Симона.
– Бен уважает мое стремление быть самой собою. – Бетти изо всех сил старалась быть убедительной.
– О, кажется, уважение играет доминирующую роль в ваших отношениях. – Симон состроил кислую гримасу.
– Напрасно иронизируете. Уважение действительно много значит в семейной жизни.
– Согласен, но не исключает остального. Вы любите своего жениха?
Застигнутая врасплох, Бетти взглянула в лицо Симона: оно было серьезным, в темных глазах ни намека на ехидство.
– Да. Конечно, люблю, – произнесла она торжественно, но легкая дрожь голоса предательски выдала старательно скрываемую неуверенность.
– А когда он целует вас, что вы чувствуете?
Ее глаза широко раскрылись от изумления.
– Например, трепет от кончиков волос до самых пяток? – упорствовал Симон, голос которого, казалось, обволакивал Бетти, размягчал и превращал ее в безвольную массу. Совсем как когда его сильные руки бережно обнимали ее тело…