— Даже предположительных? — удивился корреспондент.
— Даже предположительных…
Корреспондент был явно разочарован.
— Поймите, я проделал такой путь… Должен же я привезти хоть что–то… По–моему, ваш ответ поставит на страницах печати в весьма странное положение нашу милицию и госполитохрану.
Бельский пожал плечами.
— У меня, к сожалению, добавить нечего. Может быть, правительственный инспектор милиции, — повернулся он к Антонову, — захочет сказать что–то?
— Нет–нет. Говорить о чем–либо рано.
Через несколько минут неожиданная догадка осенила Антонова, и он поспешно отозвал Бельского в сторону.
— Лев Николаевич! Тебе часто приходилось встречаться с товарищем Анохиным?
— Да, конечно. А в чем дело?
— Одна любопытная вещь, если я не ошибаюсь… Да, да, теперь я отлично вспоминаю… У товарища Анохина были другие часы — золотые, карманные с дарственной надписью от Олонецкого губисполкома… Как это я не догадался сразу?!
— Ты считаешь, что эти часики не принадлежат ему?
— Вот именно! — воскликнул Антонов. — Теперь я уверен в этом.
— Ты не ошибся. Эти часы — не Анохина. Их мне доводилось видеть у его жены. Конечно, надо проверить. Но я почти уверен, что никакого подлога тут нет. Вероятно, на охоту он взял часы у жены.
— Но какой в этом смысл?
— Смысл есть. Во–первых, ручные часы удобнее. Во–вторых, золото всегда привлекает лишние взгляды. А в общем, в городе все сразу выяснится.
К десяти часам все было закончено. Местность обследована на значительном расстоянии, необходимые протоколы составлены и подписаны, убитые осторожно перенесены и размещены в автомобиле.
На коротком совещании было решено для выяснения новых обстоятельств направить в близлежащие селения и зимовья три оперативные милицейские группы. Дальнейшее ведение дела поручалось следователю по особо важным делам Фомину, а Васильеву Антонов приказал не возвращаться в город до тех пор, пока не будут разысканы и допрошены Козер, два других охотника и все крестьяне, проезжавшие 10 мая по Витимскому тракту.
3
Станислава Козера в селении Мухор–Кондуй не оказалось, но там ждали Васильева задержанные милицией Костиненко и Карболай, проезжавшие вечером в день убийства по Витимскому тракту.
При первом же допросе начали выясняться важные обстоятельства. Суетливый, услужливый Костиненко давал показания первым. Он охотно и с подробностями рассказал, как 6 мая собирался по хозяйственным делам в город, как ехал туда, как удачно запродал на базаре привезенное сено и безуспешно в течение трех дней торговал у одного знакомого новый плуг. На обратную дорогу нашелся попутчик. Карболай собирался в Мухор–Кондуй, чтобы купить для перепродажи сена. Выехали с утра 10 мая. На двадцать пятой версте кормили лошадей и вечером проезжали зимовье Внукова. Действительно, где–то поближе к зимовью, версте на 47‑й навстречу им попалось трое охотников на серой лошади, но никакой стрельбы потом они не слыхали и о нападении на тракте узнали вчера, когда в Мухор–Кондуй утром явился раненый и уговорил за деньги отвезти его на озеро Коморье. Не очень–то хотелось Костиненко вновь гонять усталую лошадь, но раненый прямо–таки умолял его и пришлось согласиться. А вот сегодня рано утром приехали милиционеры и ни с того, ни с сего взяли их с Карболаем под стражу.
Девятнадцатилетний Карболай вел себя на допросе по–иному. Прежде всего он оказался вовсе и не Карболаем, а жителем Кузнечных рядов в Чите Соколовым Николаем Александровичем, занимающимся извозом на собственных лошадях.
— Карболай — это у меня прозвище, — виновато улыбаясь, пояснил он. — Мальчонкой прозвали, так и не отстает…
Карболай почти слово в слово повторил все только что услышанное от Костиненко, и это сразу же насторожило Васильева. Как ни казался Карболай казаться спокойным, но в его выпуклых светло–синих глазах был заметен испуг.
— Я уже предупреждал, — сурово произнес Васильев, — что за ложные показания вы будете нести строгую ответственность. Вам понятно это?
— Да, — тихо ответил Карболай, зачем–то оглянувшись на дверь.
— Значит, между зимовьями на двадцать пятой и сорок первой версте вы с Костиненко никого, кроме охотников, не встречали?
— Нет, не встречали…
— И вы, значит, — повысил тон Васильев, глядя прямо в оробелые глаза допрашиваемому, — никого не видели ни на дороге, ни в стороне от дороги?
Карболай уже был явно растерян. Открыв с перепугу рот, он долго молчал, потом еще раз оглянулся на дверь и торопливым полушепотом произнес: