Софья Ильинична спустилась со стула на ковер, положила руки на колени Федора, голову — на руки, прошептала сбивчиво:
— Господи… Федор… я люблю тебя безумно… и боюсь сделать что-нибудь не так…обидеть тебя… или начать раздражать… я такая глупая… все выдумываю…
Федор погладил ее по голове и зевнул.
— Малышка, — пробормотал он снисходительно. — Все эти нелепости, дамские нервы и прочее… это тоже останется в прошлом, я полагаю… А в общем, ты согласна, как я понял?
Софья Ильинична взяла его руку в свои и поцеловала. Федор отметил холодные пальцы и горячее влажное дыхание, это было неловко и, пожалуй, не очень приятно — и он высвободил руку.
— Что это ты выдумала, Соня… Не стоит делать глупостей. Однако, уже поздно, гляди, совсем стемнело — спать пора…
Софья Ильинична взглянула на темные окна, по которым царапал дождь — и ей снова стало страшно.
— Послушай, Федор, — зашептала она, снова схватившись за его руки, — Ты останешься ночевать у меня? Я очень тебя прошу!
— Останусь, — Федор слегка удивился, потому что в голосе Соньки было что-то, отличное от страсти. — А отчего у малышки такие испуганные глазки?
Софья Ильинична ерзнула коленями по ковру и прильнула к ногам Федора всем телом, напомнив ему испуганную охотничью собаку.
— Я ненавижу дождь, — прошептала она, покосившись на окно. — Этот шепот, который нельзя понять. Федор, этот лес подступает к самой усадьбе, это он шепчет, шепчет… вот уже неделю я просыпаюсь ночью оттого, что мне кажется… кажется, как кто-то заглядывает в окна. Кто-то… чужой. Ужасный. Какие-то зеленые рогатые лица в зеленом свете… и шепот…
Федор рассмеялся, встал и поднял Софью Ильиничну с колен. Обнял за плечи с небрежной лаской.
— Тебе приснилось, малышка, — сказал он и снова зевнул. — Ты такая выдумщица и все время выдумываешь Бог знает что, всякие страхи, один другого нелепее. Ты же всегда смеялась над дикими историями про леших.
Софья Ильинична прижалась к плечу Федора, твердому, как дерево, и теплому сквозь рубашку. Его спокойная сила не то, что совсем уничтожила страх, но несколько его отстранила. Софья Ильинична вспомнила, что говорил отец Василий о страхах ночных и стреле, летящей во свете дня, что она — петербургская барыня, что ей не к лицу уподобляться деревенским девкам с их историями о лесном царе… совсем как у Жуковского — «Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул!»
Вспомнив Жуковского, сказочку страшненькую, но детскую, Софья Ильинична совсем развеселилась.
— Федя, — сказала она, улыбаясь, отчего ее пухлое личико стало очень милым, и заглядывая Федору в глаза, — а ты знаешь, что здешние бабы верят в лесного царя? Серьезно!
Федор хмыкнул.
— Ага, в короля эльфов. Как у Гете, в короне и с хвостом.
— Отчего — с хвостом? — удивилась Софья Ильинична. — И почему — Гете?
— А ты не любопытна, Соня. Ведь твой покойный супруг — немец, кажется?
Софья Ильинична рассмеялась.
— О, Вильгельм не читал Гете. Он читал только деловые новости и свои счета. А Гете писал про лесного царя с хвостом?
— Я по-немецки не читаю, — сказал Федор. — Но эту сказочку забавно перевел один мой знакомый умник. Чудно так вышло: будто этот самый элфкёниг у Гете — это сплошная корона и хвост… как у кометы или вроде того… или этому младенцу так померещилось…
Софья Ильинична смеялась, Федор улыбался, а дождь все шуршал по стенам, все нашептывал что-то…
Возможно, дождю удалось бы предупредить Софью Ильиничну, но она была счастлива и не слушала его.
Глава 6
Матрена заснула рано.
Суматошный день, покупка коровы, водворение коровы в старый сарай, лошадь с телегой, взятая у мельника взаймы, поездка в Броды за сеном — вся эта суета утомила ее. В глубине души Матрена жалела, что деньги пришлось потратить на корову. С коровой слишком много возни, а Матрена чувствовала себя совсем старой, усталой и больной — домашняя работа утомляла и раздражала ее. Вот теперь корми эту скотину, пои, дои ее ни свет, ни заря… а если надумаешь продать — Симка уцепится, как клещ!
Зорька… Зорька, будь она неладна!
Когда Симка и Егорка устраивали корову на новом месте — а корова так за ними шла, будто до смерти хотела жить в Матрениной развалюхе — Матрене очень хотелось пойти в трактир. Может, кто поднесет, а ежели и не поднесет, так у нее гривенничек где-то спрятан… а может, и того… полтинничек отколется с проезжающего-то…
Не ушла из-за Егорки. Ну что за парень! На что ему! Сраму захотелось, что с гулящей живет? Или — что ему надо?
Егорка Матрене не нравился.