— Иди, Симка, иди, — сказал Егор. — Мне с Лаврентием потолковать надо. Не бойся ничего.
Татьяна увела Симку в избу; Лаврентий схватил Егорку за плечи, прижал к стене:
— Егорка, что делать-то мне? — выдохнул он в отчаянии. — Ведь сродники они мои теперь, стая-то! Увидят когда — ласкаются, что дети малые, играют, с собой зовут… Ведь это ж все равно, что по братьям моим стрелять! А все я виноват — это ж я Игната до барской усадьбы провожал, пугнуть хотел… Дурная моя голова, Егорка, негодный я им вовсе пастух и всех их погубил…
Егор вздохнул.
— Сегодня мужики еще в лес не пойдут, Лаврентий. Поздно уж. Да и время надо облаву-то подготовить. Завтра, чай, соберутся — а нынче ночью ты стаю свою уведешь. Подале уведешь, за Мокреть, в Гиблую Падь — чай, об этом думал? А может, все еще лучше выйдет. Может, облавы и вовсе не будет, — улыбнулся он на Лаврентиеву загоревшуюся надежду. Просто отведешь своих ребят — и переждешь малость. Да не грызи себя, — и толкнул Лаврентия в грудь. — Не в капкане, чай!
У Лаврентия так явно отлегло от души, что даже солнышко проглянуло сквозь облака.
А Федор, пока Игнат с мужиками сговаривался да охотников в волчью облаву собирал, так домой и не поехал, так и остался в усадьбе до самого вечера. Когда окончательно решил, что женится на Соньке, осознал, что усадьба теперь — его, и Прогонная, в сущности — его, и земли, лес по берегам Хоры — тоже его, а деньги, что за лес заплачены, опять к нему же и вернутся. Так куда ж теперь торопиться?
Был купец, «ваше степенство» — а стал — ну, скажем, почти стал — барин. И сидел Федор на подоконнике, смотрел на заснеженный двор, на яблони, обвязанные лапником по стволу и припорошенные снегом, на тропинку от служб к каретному сараю, на то, как спускаются на сад ранние сумерки — и думал. Умещал в голове некоторые забавные вещи.
Где-то вдалеке сиял Петербург, весь в бриллиантовом огне — но куда ближе этого видения и ярче грезовых бриллиантов сияли глаза Оленки, здешней и тоже назначенной Федору девки. Теперь, когда времени будет в достатке, никуда она не денется. Просто некуда ей будет деться. Теперь ей никакая змеиная увертливость не поможет… да и братец ее гнусный ей не поможет. Если немец-перец на этого гада управы не нашел, то Федор найдет… каторжникам в деревне Федора и поблизости от нее делать нечего. А дурные суеверия про леших и кикимор мы будем выбивать поленом.
— Мы тут со всем, что есть, разберемся, — сказал Федор вслух и тихо рассмеялся.
— Что ты сказал, Федя? — тут же отозвалась Сонька. Она вышивала по канве ужасную подушку, на которой еловые лапы напоминали зеленые растопыренные сосиски, а среди них сидела жирная ярко-желтая синица.
— Я сказал, что завтра у нас большая охота на волков, Сонечка, — сказал Федор, улыбаясь. — Игнат тебе волчий коврик обещал, так вот добывать пойдем… А вот, к слову, и он — легок на помине!
Игнат, вошедший в комнату, казался веселым, но Федор видел, что он зол, да не просто зол, а прямо-таки взбешен. Соньке поклонился, на Федора остро взглянул и улыбнулся иронически:
— Пока тут пьют чай, где-то что-то происходит, дамы и господа.
— Да? — усмехнулся Федор в ответ. — Лучше скажи-ка мне, как волки нынче себя чувствуют?
— Пока неплохо, — Игнат с удовольствием сел в кресло. — Завтра, завтра с волками потолкуем — мужики готовы, с собаками. Выследим — и устроим Софье Ильиничне волчью шубу, об этом не волнуйся. Лучше послушай свежие новости.
— Любопытно.
— Скажи-ка, Федор Карпыч, помнишь ли того бродягу со скрипкой, что у Силыча останавливался? Рыжего такого? Смазливая такая физиономия, а взгляд очень неприятный? Так вот, друг мой, мужики говорят, что он, представь себе, колдун!
Федор от души расхохотался, и Сонька робко к нему присоединилась. Игнат наблюдал за ними с холодным сарказмом:
— Весело?
— Уморил! — воскликнул Федор. В этот момент он был так мил, что Софья Ильинична посмотрела нежно и еле удержалась, чтоб не пригладить его волосы или не тронуть за руку. — Я до сих пор считал, — продолжал Федор весело, — что колдун должен быть старым бобылем… отставным солдатом или, там, кузнецом — но дряхлым сморчком, лет под сто. И жить в избе на отшибе, поганки там собирать, крыс варить, жаб сушить… в этом роде. Но чтобы этот щенок! Не дураки ли?!
— Представь себе. Болтали в кабаке, когда об охоте сговаривались — и говорили очень забавные вещи. Вот, к примеру. Ты помнишь, какой он субтильный? Кожа да кости — а первого деревенского силача, говорят, легко удерживает… от безрассудных поступков. И этот Битюг — громила без обмана… мы с ним побеседовали по душам нынешним утром. Честное слово, все равно, что у взбесившегося жеребца на узде висеть! И вот этот громила за рыжим теперь по пятам бегает и преданно смотрит. Многие здоровенные мужики обожают тех, кому удастся их обломать…