…Стекали капли по щекам кувшина,
она ладонью осушила их
и поднялась пружинно,
заспешила
и вспыхнула в экране,
и затих
потоп.
Ковчег отплыл от Арарата.
Пью ржавый сок
раздавленных плодов.
Пусть долог путь обратный
до Евфрата,
я к прежним испытаниям готов.
Вас возвращает на круги,
вы верьте,
вам повезет в один недобрый миг,
как если бы в песках забил родник,
забрезжит символ долгожданной
тверди.
На сером полотне, вдали — награда!
Оливковые рощи Арарата
позволят ветку изломить.
Не похоть —
желанье взглядом прикоснуться к богу.
Не кисть ученика в руке, но ветвь!
Свершение надежд— конец эпохи,
начало новой.
А утратишь твердь,
сиди в подвале, распахнувши дверь,
и голубиной груди плавный очерк
тебе добавит резкой веры
в Очень,
и станет главным
в перечне потерь.
«Смути меня, усмешкою смути…»
Смути меня, усмешкою смути,
сбей на лету, все закажи пути,
Всегда есть выход
в твой старинный сад,
где яблоки висят, синеет виноград.
Там старый соловей.
торчит над алой розой
в извечной позе, и зубрит рулады —
иранские показывает гланды,
а роза задыхается без прозы.
Смути, пойду под грушу упаду,
вспугну певца и темную траву
у розы на виду,
на зависть розе,
к ее смущению
предам стыду.
Охрипший соловей бранится
в тишине,
измятая трава к утру воспрянет,
покроется росой,
а душу мне
омоет свежесть соловьиной брани.
Все праздники мои в твоем саду,
Смути меня — я в нем тебя найду.
ЛУНЬ
Черные ели
на днище
ущелья,
как вороны в яме,
крылья свои опустив и конусы клювов задрав,
ждут.
И под ними медведи,
как шубы пьяные,
ставшие на карачки нанюхаться трав,
ждут.
Бьется о гулкие стены ущелья
белое било —
лунь.
Он разбивает о серые камни
белые перья скул,
как светлые гвозди вбивая звоны
в темный прозрачный гул,
он крыльями знает:
сейчас запылает
невидимый снизу
луч.