– Это все. Полное замешательство. Мрак. Темнота.
– Прекрасно, Барбара. Позволь тебя спросить: ты понимаешь, что получила замешательство?
– Да.
– И ты донимаешь, что не получила ясности и веселья?
– Верно, не получила.
– И ты понимаешь, что когда ты получаешь замешательство, то это то, что ты получаешь?
(Смех.)
– Да.
– И что когда ты не получаешь замешательства, то это то, чего ты не получаешь?
– Да.
– И что когда ты получаешь то, что ты получаешь, то ты это получаешь.
– Да.
– Грандиозно! Ты получила это!
(Аплодисменты и смех.) К этому моменту около половины тех, кто стояли, садятся.
– Барри? Ты получил это?
– Я не уверен. Я подумал, что получил это, но все находят это смешным или восхитительным, а я нахожу это тяжелым.
– О! Ты получил это и находишь это тяжелым?
– Я не уверен.
– Что ты получил?
– Я понял, что мы тратили свое время в надежде, что что-то выведет нас из нашей механичности… а выхода нет…
– Ты получил это!
(Смех и аплодисменты.)
– Дональд? Ты получил это?
– Я встал только для того, чтобы сказать, что вы заставили нас потратить двести пятьдесят долларов и четыре дня жизни, чтобы мы могли услышать, что мы – механические машины; что здесь нечего получать; что мы получаем то, что мы получаем, когда мы это получаем, а не раньше, что то, что есть, есть, нравится нам это или нет, и что мы имели это всю жизнь и тут нечего получать.
Это самое большое надувательство, про которое я когдалибо слышал… и это также лучшие в моей жизни двести пятьдесят долларов.
(Смех и аплодисменты.)
Некоторые из тех, кто думает, что не получил это, остаются тверды в своем убеждении, и Мишелю приходится работать с ними иногда и по десять минут, с одним даже двадцать. Двое или трое садятся с выражением, означающим, что они так и не получили этого. Как говорит Мишель, в любом случае очевидно, что некоторые люди, получившие это, видят в этом освобождение, тогда как других это подавляет. Они не только не разделяют общей радости, для них вообще необъяснимо, почему другие ученики испытывают освобождающие переживания, когда им говорят, что они – машины.
Но снятие тормозов – это всегда освобождение, и многие явно обнаруживают, что переживание, через которое они прошли, дает им неведомые ранее возможности. В последующие сорок минут оживление в зале постепенно возрастает и доходит до апофеоза. Мишель объявляет обеденный перерыв, после которого он расскажет нам о разнице между просветленным человеком и непросветленным человеком и все о сексе, любви, выборе и решении.
* * *
Хотя буфет при отеле невероятно плох – несъедобная пища, надо полагать, тщательно отбирается из самых подозрительных мест во вселенной, – девять учеников, сидящие за нашим круглым столом, не замечают этого.
Четверо из них все еще парят над землей, сияют, смеются и охотно дурачатся. Пятеро других сдержанно и подозрительно наблюдают: веселая четверка либо спятила, либо обманывает, претендуя на то, что просветлилась. Наблюдают внимательно, пытаясь определить, что это.
– Вы знаете, – говорит Том, парень с четками, который много спорил, а теперь в экстазе, – я вспомнил, что я читал в какой-то статье, что ЭСТ заканчивается тем, что нам говорят, что мы машины. Я помню, как я сказал себе:
этого не может быть, здесь есть какой-то секрет. И вот мы здесь, все так и есть, и это правда.
– Мы не машины, – коротко говорит Дэвид Тому через стол, – я понял, что то, что есть, есть, и нет смысла бороться с этим, но теория ЭСТ, что мы – машины, – чистая ерунда. В сегодняшней аргументации было столько дыр, что она похожа на сито.
Его высказывание встречается вежливым молчанием. Пожилой человек по имени Хэнк, который периодически порывался уйти, мрачно говорит:
– Да, я думаю, что все это было… слишком абстрактно. То есть он двигался слишком быстро. Мы не успевали выдвигать логические возражения.
Двое, мужчина и женщина, начинают смеяться, но тут же осекаются.
– Извините, – говорит Дженифер, – да… вы правы, вы абсолютно правы. Я полагаю, аргументация не была слишком логичной, но, видите ли, те из нас, кто смеются, смеются не потому, что поверили в аргументацию. Я не верю, что я – машина. Это чушь, верно?
– А я верю, – отвечает Хэнк.
– Нелепо верить, что я – машина, – говорит Дженифер, снова начиная смеяться, – но… видите ли… я просто пережила свой ум как машину, – она смущенно улыбается.
– Но что в этом смешного, черт побери? – резко вмешивается Дэвид. – Человечество эволюционировало примерно биллион лет, а не триста пятьдесят триллионов кстати, чтобы выйти за стимул – ответ. А кроме того, бихевиористский детерминизм, лежащий за этой глупой идеей машинности, вышел из моды лет двадцать назад.
– Я этого не знаю, Дэвид, – отвечает Дженифер, – я только знаю, что последние тридцать лет моей жизни я верила в то, что я имею контроль, что я могу измениться, и моя жизнь обычно была… говном. Теперь я переживаю, я переживаю, что у меня нет контроля, что все, что я могу сделать, – это выбрать и принять то, что есть. И я нахожу это чувство восхитительным. Я понимаю, что это бессмысленно. Но, как я осознала, смысл – это одна из тех вещей, которые исковеркали мою жизнь.
– Знаете, – говорит Дэвид, внимательно вглядываясь в лица, – вам как будто промыли мозги. (Четверка смеется) ЭСТ сделал свое дело. Я думаю, вы теперь станете хорошими маленькими эстиками, будете вести семинары для гостей и потратите остаток жизни, «делясь», «создавая пространства» и посылая Вернеру поздравления на Рождество.
Нападки Дэвида вновь встречаются молчанием.
– Что мы делаем, то делаем, – говорит наконец Алан, – а чего не делаем, того не делаем.
– Абракадабра! – яростно произносит Дэвид.
– Если я сделаю все, что ты сказал, – мягко продолжает Алан, – то Вселенная выживет, а, Дэвид?
– Да. Но мне жалко тебя, – отвечает Дэвид.
– Но если мне промыли мозги до экстаза, то в чем моя проблема?
– Мог бы и помучиться, – говорит Том, и они с Аланом смеются.