– Много ли ты получишь, если будешь жить таким образом?
– Может быть, я ошибаюсь в том, что такое ЭСТ, – говорит Том, нахмурившись, – но ты все равно не прав, когда говоришь, что ничья жизнь не работает. Я могу отличить ложные обобщения, и они мне не нравятся.
– Отлично! Я понял. Я изменю свои ложные обобщения. Все ученики, кроме тебя, – жопы, потому что они живут в системах верований, которые не дают их жизни работать. Ты исключение. У тебя прекрасная система верований, и мы согласны называть тебя «прекрасной жопой».
Том секунду ошеломленно молчит.
– Ты можешь называть меня как хочешь. То, что ты меня оскорбляешь, – просто симптом твоей неуравновешенности.
– Я понял, Том, – говорит тренер, подходя к краю платформы, – ты веришь, что я неуравновешенный человек, потому что я называю жоп жопами, правильно? Том, Это еще одна твоя теория. Часть твоей системы верований. Твой ум говорит тебе: «Уравновешенные люди не называют других людей жопами». Это твое верование. Отлично! Я понял. Можешь сесть, зная, что я знаю, что ты веришь, что я неуравновешен. А я останусь стоять здесь, потому что ваша жизнь не работает. Хорошо?
Том, сердясь, но важно и размеренно:
– Что хорошего в том, чтобы долдонить, что наша жизнь не работает? Я думал, что ЭСТ создает благоприятную среду, в которой люди могут говорить о себе, а ты пришибаешь всех, кто открывает рот.
– Среда здесь благоприятная, – говорит тренер, спускаясь со сцены и останавливаясь напротив Тома. – Нет ничего плохого в том, чтобы быть жопой. Некоторые из моих друзей – жопы. Все мои лучшие друзья – жопы. И я не пришибаю людей. Я только выношу суждение. А если эти суждения заставляют вас чувствовать пришибленность, то это ваш вклад, а не мой.
– Мне кажется, что учитель Дзэна не стал бы называть своих учеников жопами.
– Я не думаю, Том. Я слышал про очень свирепых учителей Дзэна. Многие из них много вопят, когда не бьют своих монахов по головам. Но если ты хочешь учителя Дзэна – найди учителя Дзэна. Если хочешь ЭСТ – бери ЭСТ. Причина, из-за которой я вам говорю, жопы, что ваша жизнь не работает, проста – ВАША ЖИЗНЬ НЕ РАБОТАЕТ! Если бы она работала, вы бы не были здесь.
Я долдоню это потому, что вы тащите с собой целую кучу верований, чтобы убедить себя, что ваша жизнь работает, что вы правы. Пока до вас не дойдет, что вы застряли, – вы будете прятаться в своей лжи, той лжи, которая и не дает вашей жизни работать.
– Но нельзя изменить людей лекциями.
– Правильно! Я это понимаю. Поэтому я и сказал вам, что не надо верить ни одному моему слову.
– Почему же ты тогда их говоришь?
– Я их говорю потому, что Вернер установил, что когда тренер их говорит, – это работает. Том на секунду замолкает.
– Нам что, просто сидеть и слушать?
– Или стоять и слушать. Как угодно. Работает и сидя, и стоя. Стоя, вероятно, немного лучше – стоящую жопу лучше видно, чем сидящую.
– Иисусе! Ты – высокомерный мерзавец!
– Отлично! Что-нибудь еще, Том? Том стоит несколько ошеломленный.
– Нет, – говорит он, – высокомерный мерзавец – это все.
– Спасибо, Том, – говорит тренер. (Последовавшие аплодисменты довольно жидки.)
– Эй, жопы, вы не аплодируете. Или деньги, или хлопать. Я хочу, чтобы все поблагодарили Тома.
(Громкие аплодисменты)
– Джин. Встань.
Джин, привлекательная, консервативно одетая, почтенного вида женщина лет под сорок.
– Я не понимаю, зачем нужна вся эта суета с аплодисментами. Нельзя ли без этого обойтись?
– Нет, без этого обойтись нельзя.
– Но зачем это нужно?
– Это нужно потому, что это одно из основных правил. Я хочу, чтобы КАЖДЫЙ знал, что после того, как он выскажется, мы поблагодарим его аплодисментами. Мы аплодируем не потому, что согласны с ним, как жопа с жопой, а потому, что благодарны ему за то, что он поделился с нами своим переживанием или точкой зрения. Вот и все.
– Глупо аплодировать тому, кто просто спросил, можно ли снять пиджак.
– Это нормально, Джин. Учись жить глупо, в этом весь ЭСТ. Спасибо, эй! КУДА это ты СОБРАЛАСЬ?!
– Молодая женщина поднялась с первого ряда и торопливо идет к заднему выходу. Она бледна и держит руку у рта. Ее возвращают на место.
– Меня сейчас вырвет! Меня сейчас вырвет! – говорит она.
– Возьми микрофон, Мария.
– Я хочу в туалет! Меня сейчас вырвет!
– Ассистент принесет тебе пакет. Если хочешь блевать – блюй в пакет. Подержи ей микрофон, Ричард.
– Я не знаю, как им пользоваться, – говорит Мария, вертя пакет.
– Возьми пакет в руки, – говорит тренер и в первый раз садится на один из кожаных стульев, – и поднеси к лицу.
Ты не промахнешься. Давай.
– Я не могу!
– ДАВАЙ! (Тишина.)
– Я не могу дышать, – говорит Мария приглушенным из-за пакета голосом.
– Держи ебаный пакет чуть дальше от лица.
– Я могу не попасть!
– Мне все равно, что ты за ебаный стрелок, держи пакет ближе.
– Тогда я не могу дышать!
– Слушай, – говорит тренер, откидываясь на стуле, если хочешь дышать – дыши. Если хочешь блевать – держи пакет ближе к лицу и блюй.
– Пожалуйста, пустите меня в туалет!
– Сядь. Поиграй со своим пакетом и не пытайся проверять свою меткость. Спасибо.
Мария садится под нервные аплодисменты.
– Эту девушку тошнит! – раздается крик сзади.
– ЗАТКНИСЬ! – кричит тренер в ответ, встает и подходит к краю платформы. – Если ты хочешь говорить в этом зале, ты поднимаешь руку и не говоришь до тех пор, пока я тебя не вызову и ассистент не даст тебе микрофон. Тогда ты встаешь и говоришь все, что хочешь. Поняли, жопы?
Наступает полная тишина. В заднем ряду поднимается рука.
– Все в порядке, – говорит тренер. Джон. Встань. Возьми микрофон.
Встает человек, который кричал. Это пожилой мужчина в очках, седой, со слегка заторможенным выражением лица.
– Я потрясен, – говорит он взволнованным голосом, – я не понимаю, почему ты так грубо обращаешься с людьми. Ты мог объяснить девушке, как обращаться с этим пакетом, не оскорбляя ее и не превращая каждый ее шаг в посмешище.