В. Шендерович― Это хорошо в комплекте.
(Смех.)
Д. Филатов― «Спасибо, что живой».
Д. Быков― Валяй! Давай чего-нибудь.
В. Шендерович― Духоподъёмное?
Д. Быков― Да. Тебе привет от Кима и Губермана…
В. Шендерович― Ого!
Д. Быков― …которые там встречают ровно в этот момент.
В. Шендерович― Да, точно. Ой, зимнее такое, «Поезд» называется:
По равнине недоонемеченной,
В электричке малообеспеченной,
Многими недугами подточенный,
Едет сексуально озабоченный.
Рядом с сексуально озабоченным
Молью сорока застоев траченный,
Мимо дач-заборов заколоченных
Едет социально околпаченный.
Едет он, психически развинченный,
Мимо полустанков запорошенных,
Мимо деревенек обезличенных,
Снегом по наличники обложенных.
Он глядит, ментально озадаченный,
На родной ассортимент заученный —
В сей пейзаж, метрически укачанный
И алкоголически умученный.
Рядом композиция барочная —
Парочка прыщавая порочная.
Племя, мля, младое незнакомое,
Спрятанное, как за глаукомою.
Трое политически просроченных,
Марксом навсегда перелопаченных,
Четверо пургою обесточенных,
Пятеро в тоску законопаченных,
Отделенье лысых необученных,
Роты битых, батальоны ссученных —
Армия морально изувеченных
Едет вдоль заборов заколюченных…
Это наша Родина, ребятушки!
На стекле ладошкою-оладушком
Дырочка достаточно проталена,
Чтоб увидеть: это не Италия.
Это вам не Гринвич не долеченный —
Это все родное-настоящее…
Пей, товарищ, сколько хватит печени,
Все равно, родимый, ляжем в кащенки!
Вот овраг сожрал лесок у берега —
Это виновата всё Америка,
Ейные широты калорийные…
И наливши зенки диоптрийные,
Над своею жизнью расхераченной
Плачет социально околпаченный.
Плачут в голос внуки перепончатых,
Жалуются с мест своих насиженных —
Легионы битых и просроченных,
Нелюбимых, на судьбу обиженных…
Лишь один, диспансером не меченный,
Целеустремлённый и всклокоченный,
Весело за нежной человечиной
Едет сексуально озабоченный!
(Аплодисменты.)
Д. Быков― Спасибо! Вот тут вопрос пришёл от Макара. Не знаю, тот ли это Макар. Думаю, что не Макаревич. Вопрос очень важный, и это вопрос ко всем, но начнёт отвечать, естественно, Шендерович. «Каковы преимущества жизни в России?» Это не имеется в виду «почему вы до сих пор не уехали?», а просто — в чём вы находите утешение и радость? Имеется в виду это.
В. Шендерович― Это ведь такой вопрос, где каждый отвечает в буквальном смысле за себя. Наверное, можно пощупать какие-то общие знаменатели, но это…
Д. Быков― Давай за себя.
В. Шендерович― За себя — всё очень просто. Это мой город. Ну просто тупо мой. Вот в гораздо большей степени, чем этого, о котором мы договорились, что его сегодня нет. Я «чистопрудный», я с Чистых прудов, это мои улицы и переулки. Мои. Уехать отсюда трудно не потому, что это лучший город мира (это бессмысленно), а просто ни в одном такого ассоциативного ряда для меня нет и быть не может. Потому что вот тут я целовался, тут мне давали в морду, тут я учился, тут то, тут то. И просто каждая скамейка, каждый двор, каждый поворот — какой-то ассоциативный ряд за 57 лет можно накопить. Поэтому я сюда приезжаю уже поностальгировать. Я прохожу, у меня есть маршруты любимые свои — чистопрудные, арбатские.
Д. Быков― А та квартира цела, где ты жил?
В. Шендерович― Ой, это я должен рассказать!
Д. Быков― Расскажи.
В. Шендерович― В Лобковском переулке (улица Макаренко), это за «Современником», в прошлом театр «Колизей», где я был на премьере «Кавказской пленницы». Дима, представляешь, на премьере «Кавказской пленницы»! Я, десятилетний, в кино ходил в «Колизей» на «Кавказскую пленницу»…
Д. Быков― Говори-говори.
В. Шендерович― Говорю. Про что я? Так вот, в доме 4 по улице Макаренко, где я родился, сейчас находится тендерный комитет московской мэрии. То есть на тех квадратных метрах, где я угукал, такие бабки пилятся! Я думаю: мне что-нибудь полагается?
Д. Быков― Шендерович, там обязательно будет мемориальная доска «Здесь был тендерный комитет московской мэрии». (Смех.) Давайте новости! Или что у нас там?