— А на другой день, — Курода медленно обвел глазами присутствующих, — в госпитале скончалась моя дочь, жена находится там и по сей день... Без сознания... Их жестоко избили неизвестные люди.
Он вздохнул и замолчал.
Молчали и гости. В паузе явственно ощущалась враждебность. Эти четверо ненавидели Куроду, но были бессильны перед его властью. А теперь они понимали: господин Курода терял власть и силу, которая давала власть. Сам же он еще не знал, что его ожидает, но чувствовал недоброе, и это чувство и кошмарное, как страшный сон, видение — белое лицо дочери на розовой от крови подушке, — все вместе рождало ощущение новой неотвратимой беды. Но внешне он был спокоен: ему казалось, что после всего, что произошло, он готов к самому худшему.
— Господин Курода, — вкрадчиво начал Сугимори, — мы искренне скорбим вместе с вами, потеря невосполнима... Но вы пригласили нас говорить о политике, и мы не совсем понимаем... Мы ведь только военные... Имеем ли мы право вмешиваться в решение вопроса о будущем Японии? — Он оглядел сидящих за столом и продолжил: — Именно к этому, если не ошибаюсь, сводилось ваше выступление на Тайном совете. Это было два дня назад, а сегодня вы собираетесь обсуждать вопросы, касающиеся судеб родины, в таком странном обществе... — Он улыбнулся и указал на присутствующих: — Представитель разведки генерального штаба и я — мы военные, уважаемый же господин Кавамото — наш крупнейший издатель, представитель прессы.
— Я ничего не хотел бы обсуждать, господин Сугимори, — сказал Курода. Он уже вновь обрел прежнее спокойствие, и в голосе его появилась сила. — Моя цель — высказать свою точку зрения, с тем чтобы она стала широко известна в ваших кругах. С той же целью я пригласил и господина Кавамото...
Курода улыбнулся, давая понять, что пока еще власть и сила на его стороне и он обсуждает вопросы только на своем уровне, присутствующих же просто ставит в известность.
— Прошу простить, — учтиво заметил Сугимори, сразу почувствовавший опять возникшую дистанцию, — но не кажется ли вам преждевременным обнародовать свои мысли до того, как Тайный совет выскажет мнение по этому вопросу?
— Меня об этом уже предупреждали, но это м о и мысли, — вежливо возразил Курода. — Я высказываю их от с в о е г о имени...
Он сделал паузу. Ему вдруг показалось, что силы покидают его. События последнего времени надломили волю, утомили сердце, и теперь он сидел, прислушиваясь к себе, словно забыв о том, что перед ним враги и нужно во что бы то ни стало собраться и довести начатое до конца.
Курода, верно, и сам не знал, сколько длилось это молчание, но когда он наконец сосредоточился, чтобы продолжить, то вновь увидел перед собой ничего не выражавшие лица.
— Итак, вы, господа военные, хотите войны, — устало сказал Курода. — Да, я знаю это... Мало того, я знаю, что существует группировка, доктрина которой — необходимость войны с Россией... — Он горько усмехнулся. — Я не против войны. Я согласен, что есть положения, когда война — единственный выход для спасения нации. Но сейчас, в данный момент, я считаю войну преждевременной. Россия после революции слаба, но и мы не набрали достаточно сил... Экономический кризис может поставить Японию на колени, а я не могу этого допустить. — Он развел руками и улыбнулся, словно извиняясь за сказанное.
Молчавший до сих пор карлик Хаяси чуть подался головой вперед и заговорил, виновато улыбаясь:
— Господин Курода, коммерция всегда политика, но политика не всегда только коммерция...
— Пусть так. Но я еду в Москву торговать, и это в данный момент есть политика. Причем единственно возможная. Мирная политика, надежная, долгая, гибкая. Только она может спасти Японию от катастрофы. Но нужно терпение. — Голос старика окреп, он как-то весь выпрямился, словно то, во что он верил, придавало ему силы, заставляя поверить и тех, с кем он говорил. — А у вас, у тех, кто толкает правительство к немедленным действиям, его нет. И сегодня, в день смерти моей дочери, перед лицом нашего императора я заявляю: Япония к войне не готова! — Курода встал и повторил твердо и торжественно: — Япония к войне н е г о т о в а!.. Тигр отличается от гиены тем, что он долго ждет, а прыгает один раз, наверняка!.. Терпение — оружие более грозное, чем самурайский меч...
Курода подошел к окну, долго смотрел куда-то вдаль, а потом тихо, словно самому себе, сказал:
— Япония — это жемчужина мира, а жемчужина должна медленно расти в своей раковине, заполняя ее собой, и когда раковина раскроется — мир ослепнет от сияния.