Дома я первым делом разыскал компас. На это ушло полтора часа. Я перерыл все ящики и шкафы прежде, чем отыскал его в старом чемодане, который некогда путешествовал с нами до Евпатории. Я слегка нервничал по поводу транспорта. Отец пользовался машиной в основном по выходным. Каким-то банальным вопросом я убедился, что в среду, восемнадцатого, никаких поездок у него не предвиделось. Бензин он заправил полный бак ещё при мне в воскресенье. Всё шло, как надо.
Глава 2
Наступила среда, восемнадцатое июля. Было то же безоблачное небо и вовсю палило солнце. Я зашёл за Семёном раньше условленного. В начале третьего мы выгнали старенькую зеленую шестерку из гаража. Семён научился ездить еще в десять лет, так что я ему полностью доверял в этом плане. Настроение у моего друга сразу поднялось, как он оказался за баранкой. На цель поездки ему было совершенно наплевать. Книга, послужившая поводом в безумной затее, лежала в бардачке. С вечера я забрал её у Семёна и думал попробовать перевести хотя бы часть из немецкого, но словаря дома не нашёл.
Верка опоздала на десять минут. В бежевых шортах до колен и красной майке она снова стала обычной Веркой Звонаревой. За спиной у неё висел девчачий рюкзак.
- Чего там у тебя? - спросил я, встречая её на пыльной дороге.
- Так, водичка, бутерброды – ответила Верка, рассматривая шестерку.
-У вас же прав нет – резонно заметила она.
- Да тут ехать то тридцать минут – отмахнулся я.
Семён завел машину. Я открыл Верке заднюю дверцу.
- Ох, Стряпков и влетит тебе, если отец узнает – сделала напутствие наша одноклассница, снимая рюкзачок и забираясь в машину.
- Не влетит, – захлопнул я за ней дверцу.
Окна были до упора спущены вниз. Я сел рядом с Семёном. Поднимая белую пыль, машина тронулась. По длинному пологому подъему мы выехали из ряда гаражей и направились к шоссе из города.
Мы миновали последние девятиэтажки на окраине и незаметно пересекли условную линию городской черты. Дорога была свободна, ветер задувал во все окна, спасая нас от зноя. Никогда раньше так спонтанно мы не отправлялись куда-то, и это приятно волновало меня. Одна Верка была уверена, что мы едем в сугубо ботанических целях, что наш вояж вполне объясним. Семён не разгонялся выше восьмидесяти, опасаясь нежданных постов. За окнами ширились пшеничные поля, которые соединялись равниной с голубым горизонтом. Верка попросила включить музыку. В машине затарахтело радио. После двух минут шума я его выключил.
- Не понимаю вас – вклинилась Верка в живописный пейзаж, спустя пять минут по загородному шоссе – Вам что, заняться больше нечем?
Я повернулся к ней и почувствовал запах дешевых сладких духов.
- А тебе и не нужно ничего понимать. Ты только пообещай, что в школе никому не расскажешь, зачем мы ездили и куда.
- А тут и рассказывать нечего.
- Обещаешь?
- Да обещаю, обещаю.
Семён попросил попить воды. Верка передала ему бутылку.
- А с чем бутерброды? – поинтересовался Семён, не отрываясь от дороги.
- С колбасой - ответила Верка. – Я бы не взяла. Но после ваших цветов, чувствую, мне они пригодятся.
- Отличный подход к делу - похвалил я Верку – Мы ведь сами никогда их не пробовали.
- Но ты на всех взяла? – уточнил Семён.
- На всех, на всех. Ты только смотри нормально рули.
- За него будь спок. – успокоил я Верку - Семён с пеленок водит.
- А зачем мне подругу нельзя было взять с собой?
Я снова повернулся к Верке и очень серьезно объяснил:
- А потому, Звонарева, что мы с Семеном из всех девчонок доверяем только тебе.
- Не смеши мою майку – прыснула Верка – Вы просто других дур не нашли.
- Ты вовсе не дура – я оставался серьёзен в интересах эксперимента.
- Знаю – улыбнулась Верка – У меня по математике теперь ниже четверки ничего не должно быть.
- Совершенно с тобой согласен.
Поля на какое-то время сменились перелесками. Затем стали видны дальние лысые холмы. И снова равнина. Оказалось, что Верка не может молчать больше пяти минут подряд. Всю дорогу мы обсуждали, в какой институт поступать лучше, в каком математику сдавать легче. Время от времени мы давали Семену воды, и он добросовестно катил нас к заветной цели, к одинокому дереву на зеленой равнине.
Мой взрывной интерес к странной записи в пустотах немецкого текста в немалой степени объяснялся упоминанием именно того одинокого дерева. Мы с Семёном видели его множество раз по пути на дачу и обратно. Высокий, с широкими разветвлениями, многолетний дуб посреди обширного пустыря с редкими кустарниками, всегда притягивал моё внимание. Само это место в стороне от дороги из-за этого дуба казалось необъяснимо особенным. За много десятков лет никто не осмелился его срубить, молния не поразила мощный ствол, люди не осквернили его величие. Вдали, на горизонте, он стоял, словно маяк, призывая избранных путников приблизиться к нему, чтобы раскрыть им свои тайные замыслы. Запись, которую я нашёл, как будто совсем случайно, на самом деле послужила катализатором к давно живущей во мне тяге к загадочному месту.