— Так, Василий Егорович, — взволновался бульдозерист, — я ведь почему так? Днём грунт не крепкий, приходится лежнёвку класть, сколько кубометров леса зря в грязь утаптывать. А ночью землю смороженную задаром пройти можно. Значит, сколько тысяч рублей сберечь можно.
— Хороший ты паренёк, Ваня, это я тебе официально говорю, — без улыбки произнёс Лопухов.
Подошла изолировщица Лина Саночкина. Поверх бежевого пальто она была обвязана большой, как одеяло, шалью. Попросила жалобно:
— Пустите, товарищи, замёрзла — сил нет. — Но тут же поспешно заявила: — Но вообще я уже привыкла работать при низкой температуре.
Бульдозерист, глядя на девушку, сказал мечтательно:
— А на Кубани летом ты, Линочка, как русалка, в купальнике работала. — Обернулся к Лопухову, сообщил радостно: — В Бухаре под землёй целый океан газа обнаружили, будем оттуда нитку тянуть. — И, кивнув на Саночкину, добавил заботливо: —Там ей тепло будет, даже жарко.
— Нам, газовикам, на семь лет расписание составили, насквозь всю землю трубопроводами прошьём, везде побываем, — заметил Лопухов.
Линочка дёрнула плечом и сказала вызывающе:
— Во-первых, бухарский газ мы будем тянуть на Урал, а там климат континентальный.
— Вот что значит полное среднее образование, — громко рассмеялся бульдозерист, — всё знает!
Девушка обидчиво и гордо вскинула голову.
— Считаю твой смех не уместным, — нервно засовывая выпавшие из-под платка каштановые прядки, заявила вздрагивающим голосом. — И вообще, если ты снова не будешь заниматься в школе рабочей молодёжи, ты не сможешь быть членом бригады коммунистического труда. Я тебя, Иван, об этом решительно предупреждаю.
— Ух ты какая строгая! — заступился за паренька Лопухов. — А то, что он всю ночь вкалывать по своей воле на трассе будет — это тебе что, не коммунистический показатель?
Девушка сияюще быстро взглянула на бульдозериста, но тут же потупилась и сказала служебным тоном:
— Это только один показатель, а мы должны взять на себя целый коммунистический комплекс.
— Выходит, ты неполноценный? — уставился на паренька Лопухов. — Или отлыниваешь от чего? — Потребовал строго: — А ну, доложи пожилому человеку, из чего ты состоять должен.
Паренёк, шаркая по земле ногой, проговорил сипло:
— Ну, значит, давать самую высокую в мире производительность по своей части…
— Ну, и как? — осведомился Лопухов. — Получается? — Не дожидаясь ответа, заявил: — Я, ребята, не для хвастовства, а в порядке информации, всегда больше чем две нормы. С этой точки я для вас подхожу?
— Вы, Василий Егорович, — вежливо сказал паренёк, — автоматами пренебрегаете, набили руку на ручной, как потолочник много зарабатываете, а о дальнейшей своей перспективе не думаете.
— Значит, не подхожу?
Паренёк вопросительно посмотрел на Саночкину; не получив от неё помощи, кашлянул, пробормотал сконфуженно:
— Значит, пока нет. — И тут же поправился: — Но мы на вас, Василий Егорович, воздействовать будем, и тогда пожалуйста.
— Формалист ты!
— Я, Василий Егорович, просто очень высоко думаю о тех, кто в такой бригаде состоять будет, — тихо произнёс паренёк.
— А себя небось зачислишь?
— Вовсе нет, во мне пятно есть.
— Это какое же такое пятно?
Паренёк махнул рукой, попросил Лину Саночкину:
— Скажи.
Видя, что девушка колеблется, повторил повелительно:
— Говорю, скажи. Я своих пятен не боюсь.
— Он бульдозером столб телефонный своротил, никому не сказал, сам его на место ставил, провода соединял. А из-за того, что он один со столбом возился, люди сколько время без связи были.
— Что ж ты так?
— Я испугался.
— Испугался? Бульдозерист, он всё равно что танкист, должен быть смелым.
— Я смерти не боюсь.
— А прораба, выходит, больше смерти испугался, если сказать про столб не посмел.
— Вы его, пожалуйста, больше не критикуйте, — попросила девушка, — мы его и так сильно критиковали. И он ужасно всё сильно переживал.
Лопухов положил руку на плечо пареньку, сказал озабоченно, ласково:
— Это хорошо, что ты так расстроился. Нам люди-деревяшки вовсе не требуются. Нам люди очень душевные нужны. И с этого главная красота жизни будет. — Задумался, проговорил наставительно: — И правильно, ребята, что вы так высоко мерку под свою бригаду держать хотите. Только я так полагаю, выше темени её задирать ни к чему. Дерево кверху растёт не оттого, что его кто-то для этого дёргает. Подтягивать друг дружку можно, а вот дёргать — это не обязательно.
— А я хочу, чтобы он во всём был хороший! — решительно заявила девушка. — И буду его дёргать, как вы выражаетесь.
— А в кино ты с ним хоть раз ходила? — осведомился Лопухов.
— Ходила, — шёпотом сказала девушка.
— Ну, тогда порядок. Тогда, значит, всё правильно.
Бережно завернув просушенные электроды в кусок брезента, Лопухов встал, потоптался на месте, будто не решаясь сразу уйти от тепла костра, поглядел на просеку, где лежала на насыпи гигантская труба газопровода.
— Вот товарищ Ленин мечтал ещё задолго до революции, какое облегчение даст горючий газ людям. А теперь мы его мечту исполняем в полном масштабе. Такая, значит, картина получается.
Лопухов вздохнул и, переведя взгляд на девушку, произнёс строго:
— Ты его воспитывать воспитывай, но зря пилить брось. Я-то вижу, с чего вы друг дружку задеваете.
Подмигнул и пошёл к трактору, с которого Белкин уже успел снять гусеницы и расстелить их по земле, приготовив к сварным работам. Ушли и другие рабочие.
У костра остались бульдозерист и девушка. Высокое пламя отгораживало их друг от друга. Бульдозерист последний раз протянул к огню опухшие, в ссадинах руки, потом туго натянул нарядную, из серого каракуля ушанку, произнёс неуверенно:
— Ну, я пошёл. — И, будто оправдываясь, объяснил: — А то мотор застынет.
— Мы сегодняшнее твоё обязательство обсудим и учтём, — пообещала девушка.
— Ладно, учитывайте.
Ссутулясь, он пошёл, хлюпая по чёрным лужам, натёкшим от костра.
— Ваня! — жалобно крикнула девушка.
Бульдозерист остановился.
— Ваня, — сказала девушка, — ты постарайся.
Растерянная улыбка блуждала по её лицу, до этого такому самоуверенному и даже надменному.
— Чего там, — буркнул паренёк. — Сотру пятна — значит, сотру.
— Ты понимаешь, — сказала девушка, — я как комсорг должна подходить к тебе строго принципиально.
— Я понимаю.
— Но мне лично, понимаешь, лично надо, чтобы ты был во всём самым хорошим. Слышишь, мне лично. — Всё это она проговорила быстро, задыхаясь, высоким срывающимся голосом.
«Мне надо, чтобы ты был во всём самым хорошим».
— Самым лучшим я всё равно не буду, — мрачно сказал паренёк.
— Почему? Ведь ты можешь?
— Пеклеванный бывший танкист. Он бульдозер так водит, словно это «Москвич». Вокруг столбов восьмёрки делает. А я сшиб. — Признался уныло: — Нет, мне ещё далеко до Пеклеванного. Тут у меня не получится.