Бонни…Шон даже не знал ее настоящего имени. Бонни – «красотка» ее издевательское прозвище, прилепившееся к девочке, еще с подросткового возраста, после того, как огонь оставил на ее коже свой жестокий след. С тех пор она прикрывала обожженную сторону длинными пушистыми волосами. Возможно, Шон один видел в этом жесте красоту и загадочность, и очень любил гладить непослушные кудри. Как жаль, что она не понимает и не верит в его искренность! Но все равно Шон не считал свою любовь несчастной. Любовь несчастной не бывает, или это уже совсем не любовь.
Шон высунул ногу из-под старенького покрывала. Через два часа у него встреча с Сэмом. Надо получить новую партию «товара» на продажу. Бонни покосилась на него:
- Что это с тобой?
- Что?
- С ногой?
Костлявый прохладный пальчик девушки прошелся по его бедру. Через него пролегал длинный кривой шрам. Удивительно, но за все время, что они встречались, Бонни ни разу не спросила, будто не замечала. И тут вдруг…
- Почему ты спрашиваешь?
- Просто…хочу знать. Ты же обо мне все знаешь. Так будет честно.
- Это случилось давно – поморщился Шон.
Ему не очень хотелось вспоминать, но интерес Бонни его озадачил и… обрадовал. Значит, он ей не так безразличен, как казалось, и не откликнуться на этот вызов он не мог. Он вытащил из кармана валявшихся на полу у кровати джинсов пачку «Marlboro» и закурил. Дымок взвился вверх, ретушируя острые, неприглядные приметы пространства перед его глазами – гнилые доски и ветошь, сваленные в кучу в углу напротив.
- Расскажи! – нетерпеливо попросила Бонни, и Шону к его удивлению показалось, что услышать ответ для нее очень важно – Кто это сделал?
Она перевернулась на живот и подперла лицо ладонями, готовая выслушать неприветливую исповедь.
- Дружок матери. Мне тогда было четырнадцать.
- Почему? Вы с ним «на ножах»?
- Да не сказал бы! Признаться, сейчас я даже не могу вспомнить, из-за чего все началось. Но потом он вытащил охотничий нож, он с ним всегда ходил, и пырнул меня.
- А твоя мать? – перебила Шона Бонни.
- Визжала в углу. Она потом и вызвала службу спасения.
- Ты мог погибнуть.
Шон покачал головой:
- Не думаю, что он хотел меня прикончить, но мне повезло, что клинок не вспорол артерию, иначе, да, я отправился бы на небеса.
Шон рассказывал свою историю спокойно, словно речь шла о чем-то вполне обыденном. Впервые злость не вскипала в нем при воспоминании о страхе, боли и унижении, которые довелось пережить в ранней юности. Он смотрел вперед, на дымящийся кончик сигареты и не видел лица Бонни, но чувствовал, что она смотрит на него, и ей не все равно. Это знание делало рассказ не просто менее болезненным, но даже по-своему прекрасным. Шон исподволь ощущал, что, происходящее между ними сейчас являлось тем самым сокровенным моментом близости, когда люди чувствуют и понимают друг друга абсолютно, растворяясь и находя отклик в душе другого. Поэтому ему хотелось продлить момент единения, хотел, чтобы Бонни поняла то, о чем он молчал, боясь оказаться отверженным.
- Как ты думаешь, на небесах хорошо? – спросила вдруг девушка.
Проржавевшие пружины скрипнули, и она снова плюхнулась на спину, сотрясая своим худеньким телом матрас грязновато-серого цвета. Шон краешком глаза посмотрел на нее. В ее глазах стояли слезы. А пальцы, нервно державшие самокрутку, дрожали. Она судорожно вдыхала дурманящий дым.
- Не знаю. Говорят, там вечное блаженство.
- Наверное, там марихуана действует дольше – хохотнула Бонни, и отвернулась, чтобы парень не видел ее лица.
Шон давно стал замечать, что ей требуется все больше и больше, чтобы «отключиться» от реальности. Он знал, к чему это ведет, но сказать Бонни не решался, равно, как и отказать ей в травке. Бонни скорее бросит его, чем курево, а этого Шон боялся больше всего на свете. Если он не будет контролировать ситуацию, очень скоро она окончательно «слетит с катушек». Пусть она и не понимает, но без поддержки ей не обойтись. Однако, Шон и сам не осознавал, что механизм запущен, и на самом деле ситуацией он не владеет уже давно.
Шону хотелось обнять ее, привлечь к себе, словно маленького ребенка, сказать несколько ободряющих слов, что она не одинока в мире, где все предают, чтобы в ее жизни нашлось-таки место человеческому теплу, доверию и привязанности. Но он не мог, не мог вторгнуться в ее пространство, которое она столь ревностно оберегала от проникновения чужаков. Ведь вне его пределов она куда уязвимее, чем кажется. Ее имидж крутой девицы не более чем броня, маскирующая ранимость. Должно пройти время. Время все расставит по местам.