До меня дошло, что происходит что-то не то, только тогда, когда над моим ухом за спиной зычно и требовательно прогудел сигнал автомобиля. Я оторвался от Ленки и повернулся на звук. На нас надвигался огромный КАМАЗ с оранжевой кабиной. Её я четко разглядел, как в замедленной съёмке кинофильма. Свет фар слепил и я машинально прикрыл глаза рукой. Последовал оглушающий визг тормозов.
Дальше только темнота и я ничего не помню.
Теперь понятно что со мной произошло. Меня сбил грузовик. Поэтому я сейчас лежу на больничной койке и не могу пошевелиться. Наверное, сломан позвоночник, раз руки и ноги больше не слушаются меня. Интересно, это навсегда? Меня починят? Но что случилось с моей Леночкой, где она?
Отсутствие ответов на мои вопросы беспокоят всё больше и больше.
У меня одиночная палата. Возможно, Лена лежит по соседству в такой же. Интересно, насколько сильно она могла пострадать.
За дверью, в коридоре послышались легкие шаги. Несмазанные петли всхлипнули и в палату пролился слишком яркий для больничного коридора свет.
В приоткрытой двери, залитая яркими лучами коридорной лампочки, появилась женская фигура. Её я узнаю даже в кромешной тьме.
— Лена! Ты? Нашла меня! Хорошо, что с тобой всё в порядке. Ты не пострадала! — я рад так, что готов вскочить с кровати, но тело по-прежнему меня не слушает.
Зато вернулся дар речи. От счастливого потрясения, при виде невесты моя способность говорить вернулась ко мне.
Лена приложила палец к губам и беззвучными шагами подошла ко мне. Положила ладонь на мой лоб.
— Наконец-то я нашла тебя. Пол ночи я потратила на то, чтобы тебя отыскать.
— Как же тебя пустили ко мне среди ночи? — пальцы рук дергаются, порываются обнять мою Леночку, но необъяснимая тяжесть не даёт рукам подняться.
— Теперь мне можно всё, — Лена улыбается и отводит взгляд. Осматривает мою палату. — Ты здесь один лежишь, соседей нет.
— Нет, нету никого. Ты не пострадала? — Не терпится узнать, как она пережила столкновение с грузовиком.
Пожимает плечами:
— Как видишь. Любимый, сладкий, ненаглядный. Димочка мой, пожалуйста, поправляйся поскорее. Я так тебя люблю.
— Я тоже безумно люблю тебя, моя девочка. Но я даже не знаю насколько сильно я пострадал. Тело меня не слушается. Руки, ноги, спина — не могу ничем пошевелить. Скажи, моё тело в гипсе?
Смотрит на меня сверху с такой нежностью и взглядом осматривает с ног до головы. Качает головой:
— Нет, милый, ты не в гипсе. Всё хорошо.
— Значит, кости целы. Позвоночник перебит, раз я не управляю своим телом.
— Котик, я бы не стала делать преждевременные выводы. — Лена смотрит на меня с тихой нежностью. — Давай дождемся утра. Придёт твой лечащий врач и всё расскажет тебе.
— Муж-инвалид тебе будет не нужен, — сказал и самому себя стало жалко. Судорожно вздох вырвался наружу и не остался незамеченным Леной.
— Что, ты, Дима! Ты мне нужен любым. Я люблю тебя и здорового, и больного. Не накручивай себя раньше времени.
— Правда? — я снова не верю своим ушам. — Тогда поцелуй меня.
Лена склоняется надо мной, легко касается моей руки. Я почти не ощущаю её прикосновения. Боится, видимо, причинить мне лишнюю боль. Или, может, тело потеряло чувствительность. Её губы едва касаются моих. Поцелуй так лёгок и невесом. Прозрачен, как утренний воздух на заре.
— Мне пора любимый, — моя кошечка оторвалась от меня. — Я навещу тебя завтра. Пообещай мне выздороветь поскорее. Я так тебя люблю.
— Я сделаю всё, что от меня зависит. Но ты права, тебе пожалуй, пора идти. Надо отдохнуть. У нас с тобой был трудный день. Этот грузовик...
— Не будем о нём, — прерывает меня Лена, — обещай мне поправиться, слышишь?
— Обещаю. Люблю тебя.
— До завтра любимый.
Она выходит из палаты и бесшумно закрывает дверь, забирая с собой весь яркий свет. Вокруг снова становится темно. Меня клонит в сон. Веки тяжелеют и я больше не могу бороться с этой жуткой реальностью, которая разрушила все мои планы на сегодняшний день.
***
— Владимир Альбертович, он же как овощ. Он останется таким навсегда? — в ушах звучит знакомый голос матери.
— Ольга Александровна, его вегетативное состояние — вынужденная мера, — отвечает суховатый мужской голос.
Мои веки тяжелы, налились свинцом. Нужно усилие, чтобы открыть глаза. Сквозь кожу век пробивается красный свет, видимо, день давно уже вступил в свои права. Наконец, удается приоткрыть правый глаз. Свет бьёт по зрачку. Щурюсь. Пытаюсь открыть второй глаз. Слишком ярко.
— Он проснулся! — мать подбегает и берет меня за руку. Я почти не ощущаю её прикосновения. Вернее, чувствую, но как-то не так. Поверхностно, что-ли. Сложно объяснить.
— Здравствуй, мама, — хочу сказать я, но изо рта не вырывается ни звука. Странно, ночью с Леной я легко мог говорить.
— Боже, он даже не говорит, — мама не сдерживается. Голос дрожит, по щеке сбежала слеза. Она отворачивается от меня.