Выбрать главу

Так немного здесь убрать, чуть срезать тут и вот там и… Ладно, я знала, что не владею мастерством парикмахерского искусства, но не настолько же все плохо… С гривой маару я конкретно оплошала: он выглядел так, будто его ночью погрызли крысы или того хуже, и из этих пейсиков даже косичку не сделаешь.

— Прости, малыш. — И со вздохом пришлось состричь все под корень. Оглядев моего Одуванчика, я поджала губы и мысленно попросила у него прощение еще раз: он выглядел еще более пугающим и страшным, когда шерсть не прикрывала рога. От греха подальше я убрала ножницы.

— Доброе утро! — Разрезал тишину знакомый низкий и очень радостный голос. Ну, вот знает же когда приходить нужно! Я же только ножницы отложила. — Погода такая чудесная, да?

Я, молча развернулась к нему корпусом и с силой сжала кулаки. Может спустить на него Одуванчика? Будет ленчем.

— Что хмурая такая? — Беззаботно спросил Хеллпей и оглядел конюшню. — О, ты почистила маару, а что с гривой случилось?

Я молча развернулась обратно к Одуванчику, и взяв щетку начала его чесать. Снова. Маара же вздернув голову, напряженно косился на альта, поклацивая челюстью. Не одному тебе он не нравится, малыш.

— Ты что злишься? — Удивился желтоглазый. — Не выспалась?

В ту же секунду я швырнула в него щетку, стерев его язвительность.

— Ты серьезно? — Зашипела я, пытаясь взять себя в руки. — Шутишь?

Альт секунду стоял с непроницаемым выражением.

— Ты о чем? — Хеллпей невинно улыбнулся, а я закатила глаза.

— Ты официантку вчера четвертовал? — Возмутилась я.

Раздражение вновь заклокотала в груди, при воспоминании ритмичного скрипа кровати и душераздирающего повизгивания болонки, которая была явно при смерти, а Хеллпей её реанимировал…

У меня было такое обессиленное состояние — не заснуть, не встать и раздолбать соседей, а просто лежишь, смотришь в потолок и слушаешь, как убивают бедную собачку. К моей бессоннице, угомонились эти двое только под утро. Отличная у него выносливость, ничего не скажешь.

Мужчина пожал плечами и улыбнулся: «эй я обворожителен и ты не в силах обижаться».

Я скептически подняла бровь.

— Так сильно шумели?

— Ты нормальный? Вы вообще мне спать не давали! — У меня готов был пар из ушей пойти, а этот как будто специально выводит из себя.

— Нужно было подушкой накрыться! — Посоветовал мне альт.

На такую наглость я не нашла, что ответить.

— Ладно. — Хеллпей сложил руки в замок. — Может ты злая, из-за того, что у тебя мужчины давно не было?

В этот раз я швырнула рядом лежащий скребок и принялась отвязывать Одуванчика. Я воспламенилась как спичка и обругала его парой крепких слов. Что он, к черту, себе позволяет?!.

— Эй, я же пошутил! — Раздался возмущенный возглас.

— Малыш, хочешь попробовать альта на вкус? — Ласково спросила я у маару. — Хочешь?

Одуванчик под мою зазывную интонацию задорно заржал.

— Женщина, успокойся. — Хеллпей сложил руки в примирительном жесте, но меня сейчас это не проймет.

— Я никуда с тобой не пойду. Удачи перетр… кхм перелюбить всех служанок. — Отчеканила я и хотела ещё что-то добавить, но альт рассмеялся. Он ополоумел?!

— А ты пламенная женщина! — Отсмеявшись протянул он. — Шумели-то с боку?

— Ты притворяешься или действительно такой дурак?! — Воскликнула я. — Конечно с боку!

— Лена, но моя комната напротив твоей.

— Что?

— Твоя третья, а моя четвертая. В этом постоялом дворе комнаты пронумерованы не в ряд, а через одну. — Хеллпей миленько улыбнулся, а я… вышла.

Молча вышла из конюшни и с пылающими щеками решила больше не возвращаться. Стыдоба какая….

Пока я шла, спотыкаясь о каждую неровность, я представляла, как Одуванчик расправляется с моим обидчиком, нет, виноватая я, но страдать должен он. Поиздевался же ещё так искусно… Тоже так уметь хочу.

Но пройдя метров сто, через пламя гнева и стыда, как обухом по голове, ко мне пробилась здравая мысль, что я забыла седло. Я как ребенок затопала ногами выпуская пар. Да, что со мной не так? Почему я так среагировала? Злость отступала так же быстро, как поднималась. Я подумала, что нужно извиниться, но пусть он первый… Извинится за что-то… Ах, Рииг, мне как будто снова пятнадцать.