— Да, благодарю вас. А потом?
— Я снова стал играть в шахматы. Вначале я проигрывал чуть ли не всем. Но постепенно окреп, интерес к игре и к жизни вновь проснулся во мне, а вскоре я понял, что стал играть даже лучше, чем прежде, до того, как изобрел Волшебный Колобок: значит, я имел необходимую способность, но нуждался в дальнейшей тренировке, в игре с сильными партнерами, а не в подсказчике…
— Вы правы.
— А теперь… срок моего творческого отпуска истек, и я возвращаюсь к своим основным обязанностям… Прощайте!
Пожав мне руку, Венивидивицин произнес: «Инутама, инутама, акчолё» — и мгновенно исчез.
3
Проводив Венивидивицина (если можно назвать такое расставание проводами), я подошел к стеллажу, чтобы пожелать Аиньке спокойной ночи, но его на месте не было.
Неужто обманул?
Я не мог поверить в коварство Аиньки.
А вдруг с ним приключилась беда?
И тут я вспомнил о таракане. Пошел на кухню и негромко позвал его.
Он вышел из-за горшочка с кактусом, что-то бормоча про себя и не поднимая головы. Я едва узнал его! Худущий, поблекший, с отвисшими усами…
— Внутреннее понимание внешнего содержания предшествует усвоению духовной пищи… — говорил он кому-то в пространство.
— Это еще что за «внешнее содержание»? — не утерпел я.
— Форма… — пояснил Блаттелла. — Форма художественного произведения! Это моя мысль номер тысяча тринадцать. Запишите ее, я разрешаю. Форма — это заговорившее содержание!
— Да, разумеется, спасибо. Вот что, Блаттелла, у меня есть к вам вопрос…
— Зато у меня нет к вам ничего, а это важнее! — высокомерно произнес охамевший таракан и так величественно удалился, что я растерялся.
Несомненно, этого наглеца стоило проучить. Достав из кладовки старую пластмассовую мышеловку, я зарядил ее кусочком сала и установил в том месте, где он исчез.
Расчет оказался верным. Не прошло и трех минут, как раздался щелчок, а затем и яростный вопль Блаттеллы.
Поставив мышеловку с пленником на стол, я неторопливо достал из пачки сигарету и со зловещим видом принялся ее разминать.
— На колени, создание несовершенства и порочных страстей! — вопил таракан, явно адресуясь ко мне.
— Я Писатель. Мыслитель и Творец!.. Ты пишешь книгу о тараканах, ничтожество, а я — о человечестве!.. Мое имя, напечатанное в журнале, возвысило меня над всеми тараканами мира, а твои книги затерялись среди тысяч других кропаний!.. Ну, что уставился? Мож ет быть, еще и закуришь? Освободи мою ногу немедленно, ты едва не перешиб ее… Я принес тюбик волшебной полимиксиновой мази, освободил таракана и смазал пострадавшую лапку. Действие мази было столь сильно, что таракан вскоре успокоился.
— Послушайте, Блаттелла, от вас несет ночной фиалкой… Откуда этот запах?
— Вы ощущаете Аромат Славы! Только достойнейшие, вкусившие всемирной известности, источают его!
— Прошу вас, Блаттелла, — начал было я, но неблагодарный таракан демонстративно отвернулся, сложив передние лапки на груди, всем своим видом показывая нежелание разговаривать со мной. — Не потрудитесь ли объяснить свое хамское по отношению ко мне поведен ие? Осмелюсь напомнить, что именно я подготовил к печати вашу статью…
— …А сократив ее на три четверти, обездолил человечество и настолько же уменьшил мою славу, — продолжал Блаттелла.
— Оставим творческую сторону возникшего спора, мне хотелось бы обратиться к вам как к руководителю Справочного волшебного бюро: где сейчас Аинька?
— Я уже оставил эту низменную работу! — напыщенно произнес таракан.
— Возможность знать обо всем, что происходит в волшебном мире, вы называете низменной?!
— Я стал Писателем, — ответил зазнавшийся таракан, — и теперь мне не к чему работать где-то…
— Но ведь вы опубликовали всего лишь одну статью, а не рассказ или роман, и уже возомнили себя кто его знает кем!..
— Зато я обнаружил в себе способность написать все, что захочу! — гордо воскликнул Блаттелла. — С меня достаточно одного этого сознания. Во мне таятся десятки романов, повестей и тысячи рассказов! Но я воздерживаюсь от писания из чувства жалости к таким, как ты. Если я полностью использую свой талант, то развитие литературы остановится… Мне жаль вас, ничтожные!
— Не бойтесь, Блаттелла, — прервал я. — Читателям нужны не разговоры, а книги…
— Ишь ты! «Книги»… «Читателям»… Обойдутся! Одному нравится то, другому — это, всем не угодишь. Да еще критики начнут критиковать… А я не желаю волноваться и переживать — у меня нервы… Прочь с дороги! Я — само благородство. Я пронесу в себе целую библиотеку ненаписанных книг через всю свою жизнь во имя сохранения вашей литературы… Прочь!..
Только один раз еще довелось нам встретиться… Среди ночи вся моя семья проснулась от странного шороха, доносившегося из кухни.
Первым забежал туда я.
Тысячи тараканов облепили стены, газовую плиту, потолок, а на столе гордо держал речь… Блаттелла! Он действительно сделался знаменитостью в своем тараканьем мире и странствовал по кухням в окружении поклонников и поклонниц.
Величественно повернувшись в мою сторону, Блаттелла сказал:
— Видишь? Тебе не дождаться такой славы даже в мечтах! Постарайся представить себе, что было бы, если бы ты не подвергал мое творение безжалостным сокращениям, а я не ответил бы добром на зло…
И он неторопливо удалился, уводя за собой легион почитателей. Через пять минут кухня приняла свой обычный вид.
С той поры я его не видел. Погиб ли он в столкновениях с врагами на витиеватых тараканьих путях или раздавлен славой — не знаю…
4
Ночь я провел неуютно, дважды просыпался и думал о том, какая страшная опасность угрожала нашему Союзу писателей, и о том, сколько в жизни интересного, неожиданного и волшебного. Как в шахматной игре: каждая фигура ходит по правилам, клетчатое поле огран иче-но, а все же нет двух одинаковых партий!
Не зря Аинька так любит шахматы.
Но где же он сейчас? Сдержал ли он свое слово — оставить Василько?
Третий раз я проснулся, когда уже раннее солнышко стало слегка пригревать, и пошел в кабинет…
Смотрю, а мой Аинька на своем месте — на стеллаже между книгами.
— С добрым утром, малыш.
— Здравствуй.
— Где ты был ночью?
— Ночью? Какой?
— Вот этой, минувшей…
— Что уже прошла?
— Ну да.
— Интересная была ночь…
— Интересная? — насторожился я. — А ну, выклады-вай, малыш.
— Как же можно выкладывать то, что уже прошло?
— Не юли, Аинька! Мы с тобой успели подружиться, я хочу, чтобы ты был со мной откровенным.
— Во всем, во всем?
— Разумеется.
— Всегда-всегда?
— Конечно.
— И ты тоже будешь откровенным?
— Обещаю тебе, Аинька!
— Я был… я был во Внутреннем Мире Василько!
— Ты уверен?
— Да. И в твоем тоже.
— Зачем?
— Я хотел узнать: почему, как и насколько Внутренний Мир человека богаче, чем у машины? Какие у него транзисторы? Какие печатные схемы? Каковы главные отличия от техники?.. Но то, что я увидел, оказалось совсем другим.