Толстый кмет вытянул грабли, на манер генерала, указывающего цель.
- Ату его! Ату!
Утопец вертелся волчком. Кафтан порвался, являя окружающим большой спинной плавник. Его бесило всё. Какофония воплей, карканья, лая и криков. Иссушающая жара. Некто, повисший у него на спине, и басящий ненавистным голосом папаши Изольды. Град ударов. Хоть и половина из них приходилась на того, кто висел на спине. Мелкая псина, вцепившаяся и повисшая на ноге. Укусы прибежавшей второй. А самое главное, что ему не дают поесть мяса. Вкуснейшего мяса. И поцеловать любимую. Не дают сказать ей, что хотел.
Фредерик впал в буйство. Широким пинком он выбил из пыльной, клокочущей и горлопанящей битвы третью подоспевшую собаку. Левой лапой уцепился в человека на спине, раздирая ему плечо. Взмахом когтей правой, он распорол живот кмету с поленом.
- Ах, курва! - прохрипел мужик, роняя полено и хватаясь за рану.
Фредерик парировал обрушенные на темя грабли, и, наплевав на боль в предплечье, размашистым крюком разорвал грудную клетку парню в штанах. Со стороны голосившей бабы засвистела раскручиваемая праща. А следом - засвистел камень. Кмет в одной штанине, тряся головой, оправляясь от случайной зуботычины товарища, собирался снова ринуться в бой. Но камень гулко тюкнул его по лбу. Со стоном он повалился в кусты.
- Твою ж мать! - голосила баба. - Метче бей, метче!
Фредерик умудрился поймать вторую собаку, и под отчаянный визг животного, швырнуть его в направлении камнеметателя. Попутно, блокируя очередной выпад грабель. Уже под свой визг. Он сбросил чёрно-белую собачку, пинком отбивая новую атаку третьей собаки. И скинул наконец-то того, кто висел на спине, дополнив тычком. С удивлением узнал противника. От удара локтя, и центробежной силы, папаша Изольды неловко засеменил ногами, ругаясь как сапожник. Он ударился спиной о бочки с вином, перевернув несколько, и завалился за них, сквернословя пуще прежнего.
Толстый кмет, пыхтя, отступил.
- Ату его! Ату, пёсик!
Но пёсик, видя, что расстановка сил меняется, отбежал, гавкая и рыча. Вторая собака вылезала из канала ручья. За ручьём, рядом с голосящей бабой, дед с длинной седой бородой замахивался для очередного броска. Третий пёс, рыча, разгонялся для нападения. Пронька, с распоротым животом сидел снова на мягком месте, смотря в никуда дурными глазами. Раненый в грудь батрак отползал к своему толстому товарищу. А Изольда…
Изольда очнулась. И ползла к терему, воя от муки.
- Уби-и-ивец! Тута чудишше! - не переставала голосить баба. - Тикайте все сюды! Лю-ю-юди-и-и!
Глиняный кувшин разлетелся вдребезги, саданув по затылку. Победно взвыли голосящая баба и её старик. Фредерик понял, что ему не дадут спокойно - ни поесть, ни признаться в любви.
Утопец взревел от ярости. Замах. Истошный скулёж третьей собаки - он содрал ей часть морды. Схватил Изольду, перекинул через плечо. И побежал к реке.
Отец Изольды вскочил на ноги.
- Хватайте железяки! И сети! Ловите ублюдка! - Он споткнулся и чуть опять не упал среди бочек. - Жена! Спускай цепных псов!
Отразив очередную атаку третьей «неугомонной псины», Фредерик нёсся что есть сил.
Неистово лаяли собаки. В домах зажигался свет, хлопали двери и ставни. Всё больше жителей подключалось к нестройному хору выкриков и воплей. Кто-то душераздирающе завизжал. Загрохотали, покатившиеся с горки, бочки со свадебным вином. Поднялся невообразимый хаос и переполох. Шум и гам мог поднять даже мёртвого.
Деревня не спала.
- Лю-ю-юди-и-и! - голосила баба, под звон стекла, что выбил её дед булыжником. - Чудишше украл девку! Хапай всё шо есть! Луки, копья, стрелы, камни, арбалеты, пращи, требушеты, баллисты, катапульты!
Отец Изольды, на бегу, гневно вскинул вилы. Левый рукав был уже наполовину красным.
- Не стрелять! Не сметь! У него моя дочь! Моя дочь!!! Вот ублюдок! О, Изольда! Не стрелять!
- Лю-ю-юди-и-и! - тут же затянула баба. - Пока девку не отымем, не стреляйте! Прибить можно! Поспешайте!
- Хде пожар? - сипло кричали с центра деревни.
На дороге уже показалась первая, сформированная из заспанных крестьян, группа захвата. Под предводительством Никиты Актёра, вооружённого рогатиной. Отряд встал как вкопанный. Никита «вылупил аршинные зенки», и заорал благим матом:
- Вомпер!
Сделал он это зря, потому как несколько человек подхватили: