Начал подниматься крик, когда в окно, справа от шкафа с соленьями, всунулся солтыс. В белой с синим, рубахе, а незыблемая енотовая шапка нахлобучена впопыхах на ночной колпак. Ему хватило секунды, дабы оценить обстановку.
- Отставить мордобитие! Не сейчас! Ловите чудище!
И Фредерик рванул с места. Егор метнул ковш. Неизвестно, в кого он метил, но чугунное изделие просвистело мимо Фредерика, Изольды, Прадеда, Аксении и Максимки, и угодило солтысу прямо в переносицу. Виталь де Темоо взвыл и завалился в кусты. Фредерик отпихнул Прадеда к внучке. Аксения пошатнулась, визжа и размахивая тесаком. Максимка схватился за арбалет, пылившийся на полке, ругнулся, получив случайный порез уголком лезвия. И выстрелил. Болт срикошетил от висящей под балкой сковороды, и впился в бок заскочившей в дверь Алёне. Краснолюдка заверещала, завертелась, и упала другим боком на печь. Крик и визг заполонили дом.
Фредерик выбил вместе с Изольдой окно. Рухнул на корзинки с грибами, под звон стекла. Вскочил, помчался. Чуть не свалился от удара топора в ключицу - ибо Виталь де Темоо не был солтысом просто так. Фредерик ободрал ему и без того окровавленное лицо, и «дал дёру».
Солтыс, шатаясь, поднял отброшенное утопцем оружие, и принялся им размахивать.
- Лови чудище!
Позади него оказался Максимка, кой тут же заорал, поскольку во всеобщей неразберихе цепной пёс сорвал с него панталоны, с куском зада.
- У-у-у! - завыл он. - Моя жопа!
Солтыс замахнулся для броска, и обухом зарядил рыбаку промеж глаз. Максимка повалился в заросли крапивы. И завыл снова.
Фредерик старался бежать, но понял, что сейчас падёт. Его рвали собаки. Погоня наступала на пятки. Был близок и отец Изольды, метивший вилами монстру в ноги. Раскалённый воздух вспорола стрела. Фредерик закачался, рыкнув и плюнув кровью. Боль в бедре правой, подвёрнутой ноги, не давала ступить.
Чуть правее, Катрина Охотница, двоюродная сестра Егора Травника, натягивала тетиву лука. Фредерик, невзирая на ярость, успел отметить, что она вся была в сене. С напяленной наперекосяк одеждой.
В ночи запела бутылка. Старый Артур атаковал из своего огорода. Сосуд с недопитым вином разбился на голове Катрины. Засвистела стрела. И попала в Изольду. Закричал её отец. Закричал солтыс. Закричал и Фредерик.
Он уже скакал на «одной левой». Кметы были в паре шагов, а его плоть разрывали зубы псов. И тут, Фредерик увидел спасительный выход. Хоть что-то.
Золотой колодец.
Отчаянно взрычав, Фредерик прыгнул, давясь криком от боли.
И упал во тьму.
***
Прошёл день. А может, и два, или три.
Как бы он ни молил, и эльфскую статую, и ожерелье, и Богов - Изольда не оживала.
Фредерик вспоминал, как рыл грунт в подземной реке под колодцем. Как вопили кметы. Как отец Изольды вместе с солтысом начали спускаться вниз. В тот момент земля и камни поддались, обвалившись, открывая целую пещеру. Он ещё помнил, что проплыл и прокопался к большой реке. И как на песчаном и илистом дне, подле мраморного изваяния, баюкал тело Изольды. Как просил, чтобы ему дали, хотя бы сказать ей, всё что хотел. Он обнимал её, целовал. Но, Изольда не оживала, а он был так же утопцем.
Так шли часы, и дни. Статуя, ожерелье, а в покачивающихся водорослях сидел утопец, прижимая к себе труп возлюбленной. Иногда, на них играли бликами пробившиеся сквозь толщу воды лучи солнца. Иногда, луны. А иногда, поднятые течением завихрения ила и песка, подобные мутному туману, скрывали их от безразличных рыбьих глаз.
Его осознание себя - как Фредерика, гасло. А Изольда становилась всё вкуснее. Он лишь помнил, что любит её. Это было очень сильное чувство. Чувство, когда от любви тебе хочется не только поцеловать человека, но и сожрать его. И он сожрал.
Сначала по маленьким кусочкам, а потом целиком.
А после, он почуял запах с берега. Манящий и сладостный, аромат Изольды.
***
Аромат манил и притягивал, настолько сильно, что утопец вылез на берег при свете дня, и зашлёпал по лиману к устью ручья. И тут же бросился к плетёной корзинке, чрез которую текла вода. Её содержимое показалось бы простому крестьянину крайне странным, или даже отвратительным. Но существо, бывшее некогда Фредериком, считало берестяное лукошко восхитительным. Утопец наклонил морду и начал жадно вдыхать. Он восторженно заклёкотал. И принялся остервенело рыться. Достал кусок подгнившего мяса и жадно разорвал зубами. Крякнул от досады - оно не было человеческим. Но всё же, благодаря запаху, мясо являлось деликатесом.