Смотивированный криками одного из дружков, раздираемого собаками, Фредерик ускорился как мог. Бежал так, как никогда не бегал. Когда он лез сквозь бурелом, ногу ему подрала злющая псина. На скале, ухо ему распорола стрела. Немногим позже, он украл кобылу в Темноводье и помчался до родных краёв.
Из мыслей Фредерика вырвало угрожающее рычание. Он встрепенулся. Перед ним стоял чёрно-белый пёсик. Фредерик чертыхнулся. Попробовал посвистывать. Помнится, он прикармливал его рыбой. Но пёсик не уходил. Того и поди он начал бы лаять, и разбудил бы всю округу. Фредерик начал осматриваться, в надежде найти какую-нибудь еду и кинуть животному. И тут, желудок скрутило, и его начало рвать. Кашляющие и булькающие звуки, и дёрганье в судорогах тела, спровоцировали пёсика на потявкивание.
- Ну не в ручей же, свинота! - сипло и пьяно загорлопанил старческий голос. Вне сомнения, это был глас Старого Артура. - Кто это тама, шляется?! Если это ты, Андрэ, то вали, блюй у себя в саду! А не в ручей! Тама ж люди пьють! Тама ж…
Старик шумно отрыгнул и пустил ветры.
- …Тама ж ребяты играють! - В воздухе запела пустая бутылка. Из глаз Фредерика полетели искры, под звон осколков и лай отбегающей собачки. - Проваливай, пень тебе в сраку! А ты заткнись, Бим, заткнись, кому говорять! Людей перебудишь!
Бим отбежал и обиженно замолчал. Фредерик метнулся в темень, в заросли кустов под берёзкой.
Миновало несколько минут. Сначала замолчали собаки. Потом, «гавкающиеся соседи». Деревня снова спала.
Фредерик был уже у Золотого Колодца. Вообще-то это был обычный колодец. Но прадед Аксении, за глаза называемой Арбузные Сиськи - из-за выдающегося бюста, нечаянно дал ему сиё название. Началось всё с того, что её прадед… Фредерик никак не помнил имени, чёрт бы его побрал, дедули. Ибо память затмевала шикарная грудь… Результат подглядываний за девками, на пару с рыбаком Максимкой и Андрэ Мореходом. Что странно, деревенские и сами не помнили его имя, и Фредерик часто рассуждал, что, поди, дело в Аксении. И не одна их троица грешна подглядываниями.
Как бы то ни было, прадед Аксении был солидным старцем. Поэтому при встрече все почтительно кланялись, ибо человек он был хороший, и называли его просто - Прадед. Имя несло мудрость, и для такого старожила подходило. Поэтому Прадед почтительно кланялся в ответ. Во времена зрелости дедов да бабок, но когда Прадед был уже стар, в деревне открывал в себе талант к торговле, папаша Изольды.
Мать Изольды тогда ходила на сносях. Папаша Изольды, переев мухоморов от стресса, забрался в храм Мелитэле, где и уснул. И явилось к нему озарение, и сказано было, если сам боится, надобно отправить за знаниями к ведьме человека. Но не простого, а хорошего, но алчного до золота не меньше него самого. Да такого, что при жажде золота, он не умеет ни грабить, ни торговать, да несведущ в воровстве али в политике. Сам папаша Изольды, как и все, ведьму боялся. Болтали, что не просто так - вроде как сделал он ей злое зло в юности, и обозлилась она страшно.
Ходил слух, что в лесу, по пути к ведьме, можно было встретить суккуба, Маринэтту. Возникала она неожиданно, в мешковатом фиолетовом плаще, скрывающем волнующее тело. Но вместо сладострастий, предлагала Маринэтта лишь послушать свои проповеди о пользе воздержания. А саму её трясло от возбуждения и похоти. Редкие искатели удовольствий специально бродили по лесному безлюдью, в надежде получить отнюдь не проповеди. Но, либо никто им не показывался, либо приходили они раздражённые донельзя, ни с чем. Шушукались, что тем, кто суккуба выслушивал, она в благодарность указывала верную и безопасную дорогу к ведьме.
Жила ведьма в хижине на горе. С приблудной спятившей низушкой, девушкой Лизаветкой. Обычно копалась Лизаветка в одуванчиках, и своими торчащими соломенными волосами напоминала их. Подобными еноту движениями, выискивала она грибы и улиток, и с наслаждением поедала. Всегда в цветастых безразмерных сарафанах, открывающих живописный вид на эффектное декольте. Либо, сидела она на крыше, над входом, и бренчала на чёрной лютне. Романтику, или похабщину. Главное, чтоб не всякую жуть - иначе стоило немедля развернуться и бежать со всех ног не оглядываясь. А, уже войдя в хижину, следовало кланяться самой ведьме.
Звали ведьму Анжела. Сплетники поговаривали, мол, в полнолуния летает она на метле, и плюётся в колодцы да дымоходы. И подбрасывает крыс да жаб. Но некоторым и помогает. А те, кто сами ходили к ней за травами да отварами, рассказывали, что была она странной, с большим, с горбинкой, перебитым носом, с паклей растрёпанных светлых волос, но всё равно милой. И бесовитой. Всё вокруг было завалено пузырьками, банками да склянками, содержимое которых ведьма часто употребляла и сама. Всякой живности развелось подле её хижины - от мышей, змей, лягушек, нетопырей, пчёл в ульях, до собак и волков. Чаще всего качалась она в кресле качалке, а по столу ползала гигантская улитка. А на коленях у неё лежала чёрная кошка. Дохлая. Но Анжела продолжала её гладить, да с ней разговаривать. А ежели кто из гостей не мил ей был, на того она натравливала всю свою живность, и хохотала как сумасшедшая. Да так, что смех её снился в кошмарах.