В отличие от ее старшего брата, Рафаэль, являясь образцом респектабельности, никогда не появлялся на страницах желтой прессы.
Возможно, Аллегра довольствовалась формальными поцелуями, потому что она не испытывала влечения к Рафаэлю и таким образом высказывала несогласие с тем, к чему ее принуждали. А возможно, все дело было в самом принце, который оказался слишком… равнодушным.
Разве это преступление – мечтать, чтобы рядом с тобой оказался такой же страстный человек, как и ты?
Хотя страсть Аллегры была пока чисто теоретической. И в том, что касалось жизни, и в том, что касалось мужчин. Поэтому ей хотелось вырваться на свободу. Бросить вызов той жизни, которую для нее приготовили.
Конечно, Кристиан назвал бы ее эгоисткой. Он всегда вел себя так, словно был лично заинтересован в ее помолвке. Может быть, потому, что сам устроил ее.
Кристиан Акоста был единственным человеком, который выводил Аллегру из себя. Он заставлял ее терять самообладание и кипеть от злости.
С родителями она себе подобных выходок не позволяла и покорялась их воле. Но ей казалось, что она постоянно борется со всем этим благоразумием и трезвостью. Или, по крайней мере, ей хотелось бороться, бунтовать, чтобы окружающие заметили, как она несчастлива.
Аллегра тяжело сглотнула и старалась не сводить глаз с веселящихся людей, чтобы не оглянуться и не посмотреть на Смерть еще раз.
Она ушла в другой конец зала, взяла в руки тарелку и наполнила ее различными сладостями. Если не получилось побаловать себя мужским обществом, она побалует себя шоколадом. Окажись рядом ее мать, она бы тут же напомнила Аллегре, что не стоит увлекаться шоколадом, чтобы влезть в свадебное платье, в которое ей придется облачиться всего через несколько месяцев.
Ее мать была такой… благоразумной. Она хотела втиснуть своих детей в вылепленные ею идеальные формочки, чтобы они могли исполнять свои обязанности, продолжать начатое отцом дело и приносить честь их знатному роду. И еще много чего другого, что так сильно пугало Аллегру.
Продолжая бунтовать, Аллегра схватила еще одно пирожное с кремом.
Брат тоже не возражал против ее брака с Рафаэлем. Хотя в отличие от Аллегры ему приходилось подчиняться родителям только в том, что касалось семейного бизнеса. Во всем остальном он считал себя свободным распоряжаться своей жизнью самостоятельно.
Что до Аллегры… она представляла, что сможет заниматься любой работой, если только та будет позволять ей находиться рядом с мужем, которого сочтут подходящим ее родители.
Возможно, Ренцо относился снисходительно к ней потому, что видел неравенство в том, чего мать и отец ожидали от каждого из них.
А вот родители не проявляли ни капельки снисхождения. Точно так же и Кристиан, который помог отцу и матери сбыть свою дочь с рук. К тому же он всегда находился неподалеку, все время критиковал ее и был лишен всяческого юмора. Хотя Аллегра знала, что его жизнь была далеко не легкой, и немного винила себя за то, что так сильно осуждала его. Бесконечно к тому же.
Но все же его личные трагедии – и его прямое участие в ее будущем замужестве – не давали ему права быть с ней таким резким.
Аллегра захлопала ресницами, опустив глаза в тарелку с пирожными. Она не знала, почему думает о Кристиане. Может быть, потому, что, будь он здесь, он бы иронично приподнял бровь, увидев, как она поглощает сладости. И сказал бы, что ее поведение только доказывает то, что она всего лишь ребенок. Избалованный к тому же.
Его самого Аллегра считала ослом. Так что они в расчете.
Тихо заиграла музыка, и Аллегру окутали нежные звуки вальса. Она повернулась и посмотрела на пары, легко кружившиеся в танце. Вот бы и ее кто-то так повел в танце и крепко держал в своих объятиях. Ее будущий муж наверняка был прекрасным танцором. В конце концов, положение принца обязывало. Насколько она знала, принцы начинают брать уроки классического танца, как только начинают ходить.
Вдруг перед ее глазами появилась рука, затянутая в черную перчатку. Аллегра подняла глаза, и у нее перехватило дыхание. Она открыла рот, чтобы заговорить, но мужчина знаком призвал ее хранить молчание, прижав палец к губам на своей холодной застывшей маске.
Значит, он тоже заметил ее, и тот восторг, который она испытала, когда его руки скользили по мраморным перилам, словно по ее собственной коже, охватил ее не просто так. Их связь была реальной.
Незнакомец помог ей подняться с кресла. И пусть его рука была затянута в перчатку и их руки не соприкоснулись кожа к коже, Аллегре показалось, что внизу ее живота разгорелось пламя.
Она вела себя глупо. Этот мужчина мог быть кем угодно. Какого угодно возраста. Возможно, за его маской скрывалось уродливое лицо. Возможно, он и был самой Смертью.