– И прошу рассматривать мои аргументы не как оправдание!
Седовласая фурия напора такого рода не ожидала, и, как он поймёт позже, не имела никакого намерения вступать в бесплодную дискуссию насчёт принадлежности прав на интеллектуальную собственность и среды их обитания «до и после».
– У меня coffee-break, продолжим попозже.
Повернулась, ушла, заодно – от конфликта. Значит, время у меня есть, подумал Михаил, угрюмо посматривая на «полевую рассадку» коллег в комнате–зале, смысл которой, несмотря на её специфичность, открылся сразу: все на виду, все следят друг за другом. И это мешало: склонность к созерцательности была частью творческого процесса и регулярные погружения в себя давали неожиданный эффект литературной аллюзии, что явно замечали коллеги, трактуя его «отключения» в ином ракурсе. Вот и сейчас пришло маркесовское: «наставница птиц», другой характеристики он пока не мог придумать.
Другая сторона медали заключалась в том, что в итоге подобных «размышлений в себе» приходило нестандартное решение, поначалу ставившее в тупик окружающих, и даже в состояние шока. И почему–то именно сейчас не давала покоя история с рестораном, налётом лихих молодчиков, изображавших из себя потерпевших и восстанавливающих права и законность, и не только благодаря откровениям вчерашней попутчицы. Правда, никакого отношения события в парке к поставленной перед ним задаче не имели.
* * *
Церковь как институт Мишка всерьёз не воспринимал и к верующим себя не относил, имея на этот счёт особое мнение. К тому же сильно удивляли метания властей, в одночасье сменивших атеистическую риторику на страстное богопочитание и «обративших сердца к отцам», что столь благосклонно приняли церковные иерархи.
Милосердно.
Пара попыток поговорить с церковными чинами успеха не имели: заняты, молятся, с паствой общаются, попозже зайдите. Так и остались недоступны дары пророчества. И, тем не менее, обители духовности посещал: притягивала атмосфера духовности, какой–то благостности, всеобщей умиротворённости. Божий народ и обрядовая сторона представлялись иным миром, непорочным, искренне отдающимся чему–то недосягаемому, высшему. Главным в благолепии убранства для него стало совсем другое – гармония художественной изящности и архитектурного величия. Тонко выписанные лики святых, иконостасы, абсиды, купола, восьмерики на четвериках, притворы – всё говорило о хорошем вкусе людей творческих и одновременно подчёркивало рукотворность артефактов. Своего рода микро–музеи, каждый являл собой хранилище древности и историзма, былой человечности и душевности.
Вот и сегодня он вместе со Светланой (они стали встречаться) зашли в одну из небольших церквушек, старинную, не новодел, приютившуюся в неприметном переулке (проницательный читатель уже догадался, где разворачиваются описываемые события). Свечи, лампады, раки, дароносицы, источаемые ароматы – всё знакомо, привычно. Не уверовать бы, подумал Мишка, но пока не цепляло. Видимо потому, что к ярым богоборцам он себя не причислял, а так, юродствовал понемногу про себя, чувств верующих не задевал, ни в коем разе, хотя многое оставалось непонятным и поюродствовать хотелось. Вхождение в совершеннолетие, преподносимое как обретение способности мыслить самостоятельно, при котором смотреть следовало глазами церкви, настораживало.
Но в этот раз внимание привлекло нечто необычное: хотя служба давно закончилась, откуда–то раздавалось пение высоким голосом, звучавшим не с хор, а исходило от молящихся, теснившихся перед иконостасом. Пение было ровным, почти профессиональным, притягивало не оглушая – он впервые почувствовал себя частичкой чего–то цельного, почти врождённого. Наверное, так тянутся ростки к солнцу – вот секрет духовности, её силы, подумал Михаил и уже собрался уходить, взяв за руку свою спутницу, как вдруг увидел источник песнопения. У подстолья со свечами перед иконой Святого Пантелеймона – единственного, к кому его притягивало – стояла пожилая женщина, явно прихожанка, не из церковных служителей, похоже кого–то отмаливавшая. Наша парочка застыла, завороженная необычной сценой: одета неброско, недорого с явным вниманием к себе и окружающим. Обязательный платок покрывает голову, но юбка не чёрная, в глазах светится какой–то живой огонёк. Пение прервалось, богомолка бросила проницательный взгляд на ребят, их неворцековленность не вызывала сомнений. Заговорила первой, взгляд пронзал насквозь, до самых глубин.