– Ну, встречаемся не очень давно, я ещё не разобралась окончательно, но плохого ничего сказать не могу. Справедливый, правильный такой, верный. Помогает сам, просить не приходится.
Отец промолчал, внезапно погрустнев, вздохнул тяжело, глаза отвёл в сторону. На этом разговор прервался, но неоднозначность реакции отца смуту в голове посеяла, как будто червоточинка зародилась в перезрелом фрукте, пока маленькая. Её и раньше порой настораживала определённая непоследовательность в поступках благоверного, вроде отступничества, но все проявления относила на порывистость бойфренда, своеобразный коктейль из нестандартности мышления и резкости, отстаиваемой бесспорности неожиданных выводов. Подобные проявления непримиримости плохо сочетались с нарисованным воображением образом дружка, что и провоцировало предчувствие неожиданного, обретавшего форму непознаваемого, похожего на пятно Черного квадрата. И что, спрашивается, за ним кроется, непонятно, но признаваться в недоверии к себе самой не могла.
Вышли на прогулку, взяли «с собой», чтобы не тратиться на ресторан, причём без нравоучений и укоряющих родительских взглядов, из чего Света сделал вывод, что её взросление принято и утверждено окончательно. Пофуршетили на славу, без повода, сначала во дворе их дома, потом перешли на заброшенный сельскохозяйственный рынок, стояли среди облезлых прилавков и шатких деревянных навесов, так и норовивших свалиться им на голову. Обратно возвращались на подъёме, все проблемы теперь Свете по плечу, рядом – родители, с работой она ещё разберётся, да и с Мишкой тоже. Удивляли невесть откуда появившиеся на улицах военные патрули, присланных, видимо, для укрепления органов правопорядка, времена-то какие, решили дружно, всей семьёй решили. Домой вернулись ровно за час до полуночи, собирались продолжить фуршет, но включили телевизор и замерли от неожиданности. Старенький «Рубин» прохрипел:
– Комендантский час, с 23-00 и до 6 утра !
* * *
Последующие три дня особых изменений в жизнь наших героев не внесли. Удивило иное – как быстро воплощались в жизнь все решения, направленные на «наведение порядка», а скорее – реставрацию былых порядков. По улицам Москвы, кроме танков, передвигались военные, с экранов телевизоров и из радиоприёмников зазвучали невразумительные комментарии, касавшиеся состояния здоровья отставленного лидера и допущенных им ошибок, но что-то не заладилось в высших сферах. Вечером первого дня в телевизионной программе прошёл материал, явно противоречивший озвученным утром утверждениям о всенародной поддержке, понимании необходимости внесения корректив, опасности потери страны и так далее. Напряжение росло, но отсутствовала определённость, вследствие чего руководители разных уровней начали размазывать ответственность, не забывая при этом пресекать и призывать, вяло, неохотно, выжидательно. Некоторые, имевшие доступ к полиграфии, печатали листовки, другие вывешивали плакаты, которые сразу пропадали с последующими вызовами подчинённых и увещеваниями, правда без привычных угроз, а в виде дискуссии, размышлений, доброжелательно. И погибнут трое из молодых, хоронить будут всем миром, но потом о них забудут, когда закончится смута.
На второй день на улицах появились странные личности, похожие на попов-расстриг: одеты чудновато, словоохотливы, собирали вокруг немногочисленные группы зевак, внимавших словесным излияниям в попытке уловить смысл произносимого. Местами перекроют дороги, кто-то притащит в центр ржавый троллейбус с выбитыми стёклами, развернёт поперёк одной из центральных улиц, вскоре стоящие рядом ребята в пятнистом камуфляже разведут костры, начнут варить кашу прямо на асфальтовом покрытии, на треноге военного образца. На цепях болтается котелок, кашевар деловито помешивает варево, подсыпает соль, снимает пробу, морщится, сплёвывает смачно.
Обоз.
Вечером Светлана задержится дольше обычного из-за квартального отчёта, данные опять не хотели «биться», крыжила снова и снова, а они, треклятые, своё отстаивают, норовистые, неподвластные. Возвращалась около полуночи по бульварам: на улице тепло, зависшая после короткого дождя морось, оторвавшись от тротуаров, нарисовала кольца Ньютона вокруг стилизованных под старину фонарных столбов. Любование прервёт жёсткий окрик:
– Стоять, почему нарушаете, документы !
Трое в форме, у одного на спине заплечная рация с торчащей стрелой-антенной. Обрамление дополняют: шлемофон, портупея, автоматы наперевес, серьёзные лица в берца, само воплощение порядка. Правда, немного контрастирует с только начинающей обретать цивилизованный облик столицей.