Солнечный зайчик обжег Ольгин глаз. Ольга вскочила, подняла кулаки. Дворничиха посадила ее обратно.
- Наплюй.
Аркашкино зеркало снова залепило Ольгин глаз солнцем. Ольга прикрыла лицо руками.
- Может быть, этот Аркашка в тебя влюбился, - осторожно сказала старуха. - У нас ни единой девчонки во дворе нет.
Воробьи чирикнули все разом, словно сто смычков упали на струны.
- В меня не влюбятся. Я рыжая.
Солнечный зайчик резвился на Ольгиной голове.
- Ишь дурью мается, - вздохнула старая дворничиха. - Бабка его занянчила. Маша, моя подруга. Она ему даже игрушек не покупала обыкновенных. Погремушек, грызушек - ни в коем случае. Всё со значением, всё викторины.
Аркашка захукал по-обезьяньи, заикал по-ослиному. Выстрелил в Ольгу из тонкой резинки бумажной пулей.
Старая дворничиха взяла Ольгу за руку.
- Наплюй. Он как улизнет из дома, сразу начинает по-ослиному кричать, с пистолетами бегать. Я иногда пугаюсь, думаю: прости господи, вот и свихнулся мальчик. Но он крепкий. Ему от бабки нервы крепкие перешли.
- Рыжая! - заорал Аркашка. - Рыжая!
Дворничиха сорвалась с места, побежала к парадной. Она держала метлу, как копье.
- Я же тебя, гений гнилой! Я тебе покажу рыжую!
Аркашка вывалил длинный язык:
- Рыжая кошка!
Ольга подняла из-под ног обломок вазы. Запустила им в Аркашку. Но он соскочил с подоконника. Звякнуло стекло. Осколки посыпались на брусчатку, вспыхнули на ней пронзительно.
Аркашка захохотал.
Дворничиха с укором посмотрела на Ольгу.
- Я ж тебе говорила - наплюй.
На чердаке паук муху поймал в тенета. Кот на крыше поскользнулся: хотел воробья схватить. В водосточную трубу провалился. Прочистил ее сверху донизу, вылез бурый от ржавчины, заорал благим матом.
Дворничиха попробовала поднять Ольгин рюкзак, да не смогла.
- Как же ты с такой тяжестью управляешься?
Ольга взяла портфель, ухватила мешок за лямку, и они поволокли его вместе с дворничихой к парадной.
- И наплюй, - сказала дворничиха. - Наплюй, и все тут.
Двор опустел...
Ухнула подворотня, эхо поднялось по водосточным трубам, запуталось на чердаке в паутине.
Во двор из окна лестничного спрыгнул Аркашка.
- Рыжая! - заорал он.
И когда его голос смешался с уличным шумом, стал незаметным звуком в общем грохоте улицы, на сцену вышел шут (дядя Шура). Он давно стоял где-то сбоку. Был он в обыкновенном костюме, какой все мужчины носят, в брюках и в пиджаке, и галстук на нем темно-красный.
Шут поиграл на своей балалайке. Что-то грустное поиграл, словно холодным ветром по осеннему лесу. Потом позвал:
- Аркадий, поди-ка сюда.
Аркашка приблизился к нему с опаской.
- Ну, чего?
- Ты отличник?
- Отличник.
- Изложи свое отношение к рыжим.
- Я же вам излагал, - пробурчал Аркашка, прикрыв уже упомянутое место ладонями.
- Изложи публике.
- Дядя Шура, бабушка считает, что в нашем доме спокойнее, когда вы на работе, особенно когда на гастролях.
- Передай ей привет. Излагай, публика ждет. Как ты относишься к рыжим?
- Дядя Шура, бабушка говорит - хорошо бы вам ожениться. Вы, наверно, питаетесь всухомятку.
- Передай ей спасибо. Что ж ты не излагаешь?
Аркашка засопел всеми дыхательными отверстиями, потупился, втянул голову в плечи.
- Дядя Шура, я знаю, куда вы ходите. Она крючками торгует.
- Что?!
- Я случайно узнал, дядя Шура.
- А ну, марш домой! Иди играй на рояле!
Трень-брень.
Шут струны подергал невесело, поиграл маленечко для себя. Потом голову поднял и заговорил:
- Я хочу извиниться. Может быть, некоторые особо высокочтимые зрители усомнятся в моем рассказе. Скажут, мол, рыжая девчонка - частный случай. И почему рыжая? Разве мало у нас блондинов, брюнетов, шатенов и прочих?.. Много. Они тверды и проворны... - Шут легонько провел по струнам. - Я извиняюсь. Нам придется продолжить о рыжей девочке, хотя, конечно, это есть частный случай.
Трень-брень.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Дворничиха отомкнула дверь бабушкиной квартиры. Ввела Ольгу в комнату.
- Тут твоей бабки дом. Сиди в уюте, дожидайся ее.
- Спасибо. - Ольга села на стул у дверей, рюкзак положила к ногам.
- Клаше скажешь, что это я тебя запустила, Даша. Для твоего возраста - тетя Даша. Ну, сиди. Экая закусочка возбудительная! - Дворничиха оглядела стол, уставленный едой, отщипнула виноградину и ушла.
Комната у бабушки мало сказать замечательная - чудесная комната. Солнце в ней - как в аквариуме. Воздух свежий, тополем пахнет. Слышно, как воробьи на дворе пищат, как на соседней улице трамвай ходит. Слышно, как этажом ниже шипят оладьи на сковородке.
Ольга встала осторожно, сняла шубу и положила ее рядом со стулом на пол. Стул в крахмальном халате. Он похож на больничную строгую няню.
Ольга прошлась по комнате - руки за спину, чтобы случайно не задеть чего, не нарушить порядка.
- Ой как, - сказала она. - Не то что у нас. Будто собрались важные господа и все друг на друга не смотрят. Наверное, каждый считает себя красивее другого. Господа, помиритесь. Вы все ужасно красивые. Господин стол, можно вас потрогать немножко? Спасибо. - Ольга провела по столешнице пальцем. Стол завизжал.
- У вас неприятный голос, господин стол, - сказала Ольга. - Вы недотрога. - Она отошла от стола к дивану.
- Доброе утро, господин диван. Как вы спали? Во сне вам, наверное, снятся окорока. Нет, нет, не свиные... Вы хотите, чтобы я попробовала, какой вы упругий? - Ольга тихонько села. Покачалась. Диван издал вздох. Не любите, - сказала Ольга и сделала стойку на голове.
- А бабушка плачет, - послышался голос от двери.
Ольга упала на пол от неожиданности. В дверях стояла бабушка и в самом деле плакала.
В голубом платье, в синей шерстяной кофте, она напоминала волну с седым гребнем. В руках бабушка держала сумку и пластмассовый обруч.
- А бабушка плачет, - повторила она сквозь слезы, вытерла глаза уголком косынки и присела на краешек стула. - Бабушка руки ломала. Даже по радио розыск объявляли.
- А я здесь, - сказала Ольга. - Можно я тебя поцелую?
Бабушка принялась обнимать Ольгу:
- Внученька, красное солнышко. Как ты там без бабушки жила? Ласочка моя. Девочка... - Потом бабушка сказала совсем другим голосом: Наказывала я своей дочке, предупреждала: не выходи замуж за этого... Бабушка потрогала Ольгины волосы, вздохнула. - И волосики у тебя вроде потемнее были. Надо же, девчонку крохотную, сосунка невидящего утащить куда Макар телят не гонял, где не то что люди - дерево стоящее не приживается. Говорила я своей дочке, предупреждала... Я ж тебя, внученька, больше десяти лет не видела. - Бабушка снова пустилась обнимать Ольгу, целовать и разглядывать. - Выросла-то! А изменилась! Мимо бы прошла, не узнала. А твои родители без мозгов, мазурики. Девчонку одну в самолете направили. А кабы самолет-то разбился?
Ольга не удержалась, прыснула в кулак.
- Смеешься? Вся в своего батьку. Нахалка. Смейся, смейся над бабушкой!
Ольга посерьезнела, задумалась.
- За что ты так не любишь отца?
- А за то, что он... курам на смех. И что в нем моя дочка нашла? Ни кожи, ни рожи. Ведь с ним по улице пройти совестно. Тьфу, какой рыжий.
- Бабушка...
- Я ж ведь не про тебя говорю. Ты девочка, не виноватая. А он мужик. Тьфу. И надо же, уродился.
Ольга отщипнула виноградину. Бабушка спохватилась - принялась хлопотать вокруг внучки:
- Ты голодная, Оленька. Ты ешь, кушай. Попробуй-ка... Или этого. Ветчина свежая. С жиром-то не бери. С жиром пускай гости едят. Ты постненького, повкуснее.