— А… девчонки где? — спрашивает он наконец: — домой ушли?
— Ты чего? — снова поднимает голову Лиля и сдувает с лица упавший золотой локон: — ты ж им на кухню матрас притащил и всех уложил, что не помнишь? Еще говорил «хорошо, что у тебя на кухне столько места». Кстати, ты хомяка моего придавил, сволочь.
— О нет. Иисус мертв? — Виктор вспоминает хомяка. Точно, было такое.
— Иисус жив. Иисус жил. Иисус будет жить. — Лиля снова зевает, едва не выворачивая челюсть: — или это про Ленина? Спи, короче. У меня выходной и я твердо намерена провести его в кровати. И не дергайся, ты такой теплый. Кстати, а что это за штуковина у тебя… там? Ого!
— Заткнитесь уже! Дайте поспать человеку. — раздается недовольный голос из-за спины у Виктора и он замирает. Знакомый голос…
Он медленно поворачивает голову, но ему не хватает гибкости позвоночника, голос раздается сзади. А на его руке лежит голова Лили… хотя она — тоже поднялась и вытянула шею.
— Ложись, Витька! — раздается ее горячий шепот почти в самое ухо: — боевая тревога! Этого я не предусмотрела! Чего делать будем⁈
— В смысле? — не понимает Виктор. У него очень болит голова, он не понимает что происходит, а еще его мучает адский стояк, и тот факт что Лиля прижимается к нему голым телом — ни черта не облегчает ситуацию. У него в голове сейчас вообще никаких мыслей, кроме непристойных…
— Тихо. — она кладет ладонь на его голову и прижимает ее к подушке. Замирает. Она лежит так близко, что Виктор, кажется, чувствует, как бьется ее сердце — тук-тук, тук-тук. Упругая и нежная плоть прижимается к нему сбоку и ему сейчас почти физически больно от того, что он не может рвануть ее к себе и… но нет. В конце концов это он управляет своим телом, а не наоборот. Если Лиля захочет — то он с удовольствием исполнит все, чего требует его молодой организм, истосковавшийся по женскому телу. А если нет… то нет. И нечего себя мучать мыслями вроде «а если бы». Хотя его ладонь непроизвольно скользит по ее телу… какая у нее гладкая кожа.
— Кажется она снова заснула. — шепчет Лиля: — Витька, ты чего, не помнишь, о чем мы вчера договорились? Мы договорились что я в тебя якобы влюблюсь! Что мы с тобой будто бы переспали!
— Будто бы? — переспрашивает Виктор, испытывая легкое разочарование: — а чего ты без трусов тогда?
— Для достоверности! — горячий шепот ему в ухо кажется возбуждает его еще больше: — я и с тебя трусы стянула. Кстати — хороший размерчик. Вполне себе. Я думала, что с утра девчонки проснуться, начнут нас искать, а мы с тобой в одной постели голые. Ясно же, что случилось. Верно?
— Ээ… ну вообще-то можно было сделать все еще более достоверным. — шепчет в ответ Виктор и его рука поднимается к Лилиной груди: — самый лучший способ — вовсе не обманывать. Надо было переспать и все.
— В общем я так и хотела, но ты вырубился. — отвечает Лиля: — все-таки много портвейна выпил.
— Проклятый портвейн. Алкоголь зло. — сокрушается Виктор.
— … но как с нами в кровати Маша оказалась? Ума не приложу… — шепчет Лиля: — да погоди ты ко мне лезть со своими лапами! Она же сейчас проснется!
— Разве это не есть самое лучшее алиби? Вот она проснется, а мы прямо тут сексом занимаемся? Вот идеальное преступление! — говорит Виктор, не спеша «убирать свои лапы», четко зная, что интонация, когда действительно хотят, чтобы лапы убрал — немного другая.
— … ты меня отвлекаешь. Мне Маша нравится. — говорит Лиля, но уже не так уверенно: — и… ммм… да убери ты свои ручища! Думать мне мешаешь!
— Зачем такой красивой девушке думать о чем-то с утра? С утра нужно расслабиться… и…
— Ааах… слушай, ну только туда не лезь своими пальцами… отстань, скотина, я же сейчас описаюсь! — сердится она и кусает его за плечо своими маленькими, но очень острыми зубками.
— Ах так!
— Ай! Убери руки, чудовище!
— Господи, да заткнетесь вы наконец или… — за спиной у Виктора поднимается всклокоченная голова Марии Волокитиной, лучшего бомбардира области. Она трет глаза и зевает, потом ойкает и вскакивает, прижимая одеяло к груди.
— Вы чего⁈ — глаза у нее округляются.
— Машка, холодно же. — говорит Лиля: — ты все одеяло с нас стянула.