Звать на помощь в глухом лесу, когда где-то неподалеку ходит «Виктор Полищук», прикидывающийся обычным советским учителем физкультуры и обладающий такими умениями, которых у обычных советских учителей быть не может, а больше всего напоминают набор знаний и умений опытного «ликвидатора» Бюро… ну нет. Выстрелить в воздух сейчас — это все равно что номер телефона этого человека набрать. Привет, Полищук, ты же из Бюро? Да и я, признаться тоже, слушай не в падлу, помоги товарищу, а? Это можно было бы себе представить, если бы они вдвоем служили не в Бюро или Конторе, а в каком-нибудь отделе статистики при министерстве или там в школе работали вместе. Что же касается Бюро, то первое правило Бюро — не упоминать о Бюро. Правило, вбитое в голову на подсознательном уровне. Если о Конторе знали все, при этом Контора была чем-то вроде жупела, пугала на палке, которым пугали как внешних, так и внутренних врагов, то Бюро всегда находилось в тени. И у этого были свои резоны, в конце концов Контора работала внутри страны, она и должна быть на свету, броня и секира нации, щит и меч Союза. Функционеры Конторы с гордостью носили свои красные удостоверения и значки с изображением щита и меча. В то же время Бюро работало снаружи, а потому всегда было глубоко законспирировано. А если вдруг Бюро приходилось работать внутри страны… то это было законспирировано вдвойне. Как там — «свой среди чужих, чужой среди своих»? Вот только если ты из Бюро, то ты чужой везде — снаружи, за Железным Занавесом, на морозе — ты чужой по определению, ты вражеский агент, ты человек с другой стороны баррикад, проводник всемирного потопа. А внутри страны, внутри своей собственной страны — ты чужой вдвойне, потому что тебя тут не должно было быть. Внутренние операции — прерогатива Конторы, а ты что тут делаешь? Несмотря на то, что все делали одно дело, конкуренция между Конторой и Бюро была с самого момента основания служб, периодически обостряясь. И уж если человек Бюро на внутренней операции попадал в лапы конторских, то пощады ждать не приходилось. Вывернут наизнанку, а потом руками разведут, дескать, а мы-то откуда знали, что действительно ваш человек? ГРУ не должно проводить операции внутри страны, этим мы занимаемся… ах, вам нужно было срочно проверить, ах у вас своя операция… ну сами себе злобные буратины что Контору в известность не поставили, а вот вам и ваш человечек обратно… ну да, слюни пускает и под себя мочится и ходить не сможет больше никогда уже… но зато живой. Уж в следующий раз извольте Контору оповестить, а то всякое может случится…
Так что между Бюро и Конторой или между двумя оперативниками даже одной и той же службы дружелюбия было не больше, чем между двумя скорпионами в банке. А учитывая тот факт, что он сам сюда выехал с тем, чтобы Виктор допросить, а потом ликвидировать, ожидать от него пощады и тем более помощи — было бы глупо. Вот что сделает человек с опытом ликвидатора, когда услышит выстрел, а прибыв на место — увидит его, беспомощного, с перевязанной рукой и отбитыми ребрами? Правильно — потихонечку придушит его тут же, рядом с мотоциклом, а потом вспорет живот и на корм рыбам, в провал. Нет, привлекать внимание «коллеги» не стоит, лучше все сделать тихо, главное отдалиться от этого места и найти других людей. Мысленно он уже проделал весь путь — к мотоциклу, спрятанному где-то в кустах, потом — завести мотор, выехать на дорогу и дать газу… до ближайшего села. Он трезво оценивал свои возможности, левая рука онемела, нужно выжимать сцепление, ехать на мотоцикле будет сложно. Да и слабость… потерять сознание во время поездки будет очень неприятно. Вылететь в канаву или на обочину, да еще на приличной скорости… Он открыл глаза и повернул голову. Посмотрел в белесые буркала навыкате и хмыкнул. И почему взгляд всегда автоматически находит глаза? То, что лежит рядом — уже не человек, а просто груда плоти, мертвая и безжизненная. И это белесые буркала уже больше не глаза, а так… вон и муравей ползет по краю века, пробуя человечину на вкус… но поди ж ты, взгляд всегда находит глаза, так, словно мертвец может ответить на какие-то вопросы.
— Что смотришь? — говорит он, глядя в мутные стекляшки мертвых глаз и не ожидая ответа. Усмехается сам себе, дожили, он уже разговаривает с мертвецами… впрочем у беглых зеков с самого начала не было никаких шансов. Он, Наполи Саркисян, бывший оперативник Бюро, человек, который пять лет работал «на морозе», за Железным Занавесом и какие-то трое уголовников… даже не смешно. Самая главная ошибка, которую можно было допустить при конфликте с агентом Бюро — это оставить его в живых. Хотя кто-нибудь вроде того же Полищука смог бы нивелировать эту ошибку, даже оставив Наполи в живых, но он бы заткнул ему рот кляпом, завязал глаза, раздел бы догола и связал руки с ногами. А если не планировал никуда идти, то еще и переломал бы ноги и руки перед тем, как связывать. Но эти… дилетанты. Вторая ошибка — они дали ему возможность говорить. Наполи оглядывается. Чуть поодаль, у кромки провала лежит тело Понтового. Он не доверял своим товарищам, побаивался их. Все что нужно было сделать Наполи — это сыграть на этом страхе, убедить его в том, что он тут третий лишний и что единственный кто может ему помочь — это Наполи. Все же двое против одного — это плохо, но вместе с Наполи уже выйдет двое на двое, а это намного лучше, верно? Тут главное не врать… и Наполи не врал. Такие люди как Понтовый чувствуют ложь издалека, ведь они и сами всю жизнь лгут. Так что все, что говорил Наполи — было правдой. И то, что эти двое явно недолюбливают Понтового. И то, что сам Понтовый явно не такой как они. И то, что он, Наполи — его союзник. Потому что сейчас у Понтового нет выхода, кроме как следовать указаниям этих двоих, которые его же потом и кончат где-нибудь за углом… или под кустом. И тут же предложить выход. Всего лишь — развязать руки. Не совершать подвигов, не ввязываться в конфликт, а всего лишь — ослабить путы на руках у Наполи…