Он скосил глаза на стоящую рядом Альбину и поморщился. Вот дурак, сказал он сам себе, не на тортик его к себе приглашали, нужно было соглашаться… права была Салчакова, он порой дурак дураком и не соображает ни черта. Какой к черту тортик, она что, бабушка что ли⁈ Нужно будет уточнить, приглашение «на тортик» все еще в силе?
— Понять и простить… — вздыхает директор: — меня не поймут и не простят в РОНО. Районный отдел народного образования это вам не хухры-мухры, Виктор Борисович! Значит так, выговор обоим с занесением в трудовую книжку, приказ о лишении премии, а вам, Виктор Борисович написать объяснительную о том, что вы не ведете пропаганду ранних браков!
— Чего⁈
— У вас девочка в классе за вас замуж собралась!
— О, господи, а я-то как за это в ответе⁈
— Ничего не знаю! Пишите объяснительную! Альбина Николаевна! Вам — опустить юбку до колена как минимум! Никаких украшений в школе и минимум косметики. За воротами нашего учреждения хоть голой ходите, но в школе вы должны быть примером для наших учеников! Все! — директор хлопает ладонью по полированной поверхности стола: — и еще раз вы мне устроите проблемы — можете сразу начинать писать заявление на увольнение по собственному желанию! Понятно⁈ Убирайтесь из моего кабинета!
Виктор последовал за Альбиной, которая заспешила к выходу. Закрыв за собой дверь, он зашагал по коридору вслед за «англичанкой», которая зашла за угол и устало прислонилась к стене. Огляделась по сторонам и вздохнула.
— Жаль, что курить тут нельзя. — сказала она: — я бы сейчас выкурила сигарету.
— В женском туалете на втором этаже курят. — машинально отметил Виктор: — в мужском не курят. Мальчишки за школой собираются, там, где гаражи.
— И откуда ты это знаешь? — прищуривается «англичанка»: — я вот не знала.
— Я иду по миру не закрывая глаз. — отвечает Виктор: — живу жизнью школы так сказать.
— Плакала моя командировка за границу. — невпопад говорит Альбина: — мне же выговор с занесением в книжку дадут, а это красный крест на всех моих начинаниях. Эх…
— Да ладно. За границу ты и сама можешь поехать. — говорит Виктор: — не переживай.
— Не понимаешь ты ничего. Вот столько старалась и все коту под хвост… — вздыхает Альбина: — ну да ладно. Поговорю со знакомыми… может чего получится. Придурок Давид, испортил мне репутацию, зла на него не хватает. Мало ты ему в тот раз навалял.
— Угу. — рассеянно отвечает Виктор, глядя на «англичанку», которая выглядит донельзя привлекательной когда сердится — раскрасневшаяся, с выбившимися из прически волосами…
— Скажи, а… то приглашение на торт — оно еще в силе? — спрашивает он, глядя куда-то в потолок: — а то у меня как раз время есть… вечером.
— А? — «англичанка» поворачивает голову и окидывает его внимательным, оценивающим взглядом с головы до ног: — тортик?
— В тот раз предлагала… но если я невовремя…
— Хм. Тортик… — Альбина прикусила губу: — в конце концов репутация у меня все равно теперь испорчена…
Глава 21
Чужой среди своих
Наполи Саркисян страдал физически и душевно. Он лежал на кровати и смотрел в потолок фельдшерского пункта. У него болело все. В его организме сейчас было бы сложнее найти то, что не болело. Большая кровопотеря, слабость, глубокий порез левой руки. Как говорит врачиха по имени Жанна — повезло ему что лезвие сухожилий не задело, ходил бы потом всю жизнь со скрюченной и высохшей кистью как дядька Анар из деревни, который уже родился таким и ходил, смешно прихрамывая, то задирая, то опуская голову при ходьбе как цыпленок. В детстве Наполи потешался над ним вместе с соседскими детьми.