Если Эрвин не захотел выслушать ее, поверить ей, тогда их совместная жизнь больше не имеет смысла. И в особенности — те насквозь лживые отношения, которые он посмел ей предложить. Лучше уж окончательный разрыв!
Джоан направилась в кухню. Едва распахнув дверь, она увидела записку — листок бумаги, одиноко лежащий на полированной поверхности стола. На нем знакомым почерком было написано:
«Я пробуду оставшиеся три недели в Сетубале. Перед нашим возвращением в Эдинбург заеду за тобой».
Черт бы его взял! Джоан скомкала записку и швырнула в угол. Ее взбесил непредвиденный отъезд Эрвина. Она даже не знала, в каком отеле в Сетубале он остановится. И теперь была лишена возможности связаться с ним и заявить, что не собирается покорно подчиняться его приказаниям.
Слезы выступили у нее на глазах. Неужели она надеялась, что наутро Эрвин одумается, выслушает ее и поверит ей? Если так, она была полной дурой! Нужно справиться со своими чувствами, иначе ей не прожить здесь оставшиеся три недели.
Внезапно Джоан ощутила знакомое недомогание и бросилась в ванную. Двадцать минут спустя, стоя под душем, она слегка погладила себя по животу и прошептала:
— Ты еще не скоро появишься на свет, малыш, но хлопот с тобой уже предостаточно!
Несмотря на то что Джоан при этом заставила себя улыбнуться, по ее щекам заструились слезы. Она плакала о Томе, который так никогда и не узнает, что у них родится ребенок, о себе и о Эрвине, потерявших свою любовь и вряд ли способных вернуть ее.
Теплые струи воды смывали ее слезы, и понемногу Джоан успокоилась. Она вышла из ванной, одетая в полотняные шорты и топик, с головой, обмотанной полотенцем, и твердо сказала себе, что это были последние слезы, пролитые ею о них троих.
Жизнь продолжается. У нее будет ребенок, и она сделает все, чтобы обеспечить ему или ей самую счастливую жизнь на свете. Даже лучше, что Эрвин решил разорвать их отношения. Теперь она убедилась, что муж никогда по-настоящему не любил ее. Он мог бы поговорить с ней, расспросить обо всем и тогда бы убедился, что она ни в чем перед ним не виновата. Даже то, что он уехал, не предупредив ее, — тоже к лучшему. Иначе она не устояла бы перед искушением затеять ссору, во время которой могла не сдержаться и, чего доброго, врезать ему хорошенько.
Когда они снова увидятся, Джоан уже будет в состоянии сообщить ему о своем решении спокойно и с достоинством. Она хорошо понимала, что любые проявления гнева ничего не изменят. Сейчас Эрвин испытывает к ней лишь презрение. Вся его любовь ушла, и, что бы она ни сказала, что бы ни сделала, ничего уже не изменить. Такова реальность. Смириться с этим тяжело, но все же возможно.
Она справится с болью, как справлялась и раньше. Хотя, по сравнению с тем, что она испытывала сейчас, боль, причиненная ей Барни, казалась не серьезнее булавочного укола. Но в то время у нее ничего не было, и ее мать, сжимая ей руки и плача, пророчила всяческие ужасы, когда Джоан решила порвать с прошлым и уехала из дома, взяв с собой лишь чемоданчик с одеждой.
Однако даже тогда, на пустом месте, она смогла построить новую жизнь. А сейчас у нее есть работа, приносящая доход, и она носит ребенка, которого так хотела иметь.
Итак, в целом, решила Джоан, гадая, сможет ли теперь съесть хотя бы ломтик тоста и выпить стакан воды без того, чтобы это не вызвало очередной бурной реакции, дела обстоят не так уж плохо, и постепенно все образуется.
Но она поняла, что ошибалась, когда неделей позже Эрвин приехал к ней со своей матерью.
Джоан пока не думала о том, чтобы начать новую книгу, и поэтому не отвечала на телеграммы, которые почти непрерывно приходили от ее агента в последние два дня. Принося извинения за то, что беспокоит ее во время медового месяца, тот напоминал ей о церемонии вручения литературных премий, которая должна была скоро состояться в Эдинбурге. Видно было, что он крайне взволнован предстоящим событием, но Джоан оно оставило равнодушной, поэтому она со дня на день откладывала ответ.
Джоан пропалывала сорняки в зарослях благоухающей красной гвоздики, протянувшихся вдоль дорожки из каменных плит, когда услышала шум автомобиля. Она отряхнула руки от земли и пошла к дому, раздосадованная этим нежданным вторжением. Джоан испытала еще большее огорчение, когда увидела, как Эрвин помогает матери выйти из машины.