— Беда, что около подъезда нет лавочки, Пал Палыч. Была бы лавочка, сидели бы пенсионерки и смотрели, кто к кому ходит. Сейчас не возникало бы проблем. А то я показываю фотографию Янова, мне говорят: «Что вы, сто лет прошло!» Только одна сказала: «Кажется, он». Кажется.
— А на суде его не видели?
— Нет, спрашивал.
— На похоронах?
— Не было похорон. Эта Вероника — убитая девушка — она из Касимова. Туда и увезли… Да, еще деталь, возможно, не случайная. Любовник Вероники, как и Янов, ездил на белой «Волге».
Пал Палыч отмечает деталь.
— Больше в доме ничего приметного?
— У меня только на это убийство сердце ёкнуло.
— Так… Ну а что злодейка подруга?
— Отбыла срок, работает в торговой конторе курьером.
— Вы даже успели с ней поговорить? — изумляется Знаменский.
— Нет, Пал Палыч, когда же? Вызвана сегодня на четыре.
— У меня как раз окошечко, — закидывает удочку Знаменский.
— То есть… вы сами допросите?
— Мы с Томиным. Если не возражаете?
— Что вы, Пал Палыч, это ваш случай.
От Марголиной словоохотливости ждать не приходится. Здесь нужно личное обаяние и умение разговорить хоть немного — как раз Пал Палычу карты в руки.
— Томину я вкратце сообщил результаты, — добавляет напоследок Юрьев.
— А он в министерстве?
— В буфете с Китаевой.
Полчаса назад они подсели за столик к Юрьеву, кончавшему обедать, и завели кокетливый разговор:
— Татьяна, я вами заинтригован.
— Да-а?
— Как получается, что к концу рабочей недели вы больше загорелая, чем после уикенда?
— Ах, вы ко мне приглядываетесь?
— А как же…
— Говорят, ухаживаешь за Прекрасной Татьяной? — встречает Томина Знаменский.
— А на что она еще годится.
Это одновременно комплимент и сожаление: женщина классная, но я бы предпочел классного эксперта. Избаловала их Зиночка на всю жизнь.
— Ладно, ухажер. Прочти быстро кассационную жалобу и закладки.
Томин забирает дело. Вскоре Юрьев приводит Марголину.
Та хмуро окидывает взглядом кабинет и находящихся в нем людей. Она хорошо одета, но лицо потрепанное, нервное. Преждевременные морщины старят ее, она выглядит лет на тридцать пять — тридцать восемь. Сказываются годы за решеткой.
— Здравствуйте, Анна Григорьевна, — приветствует Знаменский.
Женщина не отвечает.
— Проходите, садитесь.
Она садится на указанное место. Томин, коротко на нее глянув, продолжает читать дело.
— И что вы мне скажете? — агрессивно спрашивает женщина, чуть помолчав.
— Я надеюсь, вы нам кое-что скажете.
— Я все сказала десять лет назад. Зачем меня вызвали?
— По правилам следствия я не могу объяснить. Нам приходится снова интересоваться окружением убитой. И я прошу вас помочь.
— Мне только не хватало помогать органам!
— Вы были ближайшей подругой Вероники? — Пал Палыч как бы не замечает ее враждебного тона.
— Возьмите судебное дело, там все написано.
— Дело я смотрел. В нем нет, по-моему, многого нужного. Я бы на месте судьи направил на доследование, — он ищет подход к раздраженной женщине, не очень, впрочем, кривя душой.
Та смотрит подозрительно: уловка или правда?
— А чего вам не хватает в деле? — испытывает она его.
— К примеру, я бы выяснил, не давала ли Вероника повода к ревности. Или не вызывала ли в тот день сантехника и электрика. Не помните, она не жаловалась, что телевизор барахлит? Раковина подтекает? — Знаменский спрашивает это, чтобы расположить Марголину к себе, и отчасти преуспевает.
— Нет, не жаловалась. Но это могло быть. Мой адвокат говорил то же самое… Не ходите вокруг да около! Вы нашли его, кто убил?
— Простите, дело прошлое, — подает голос Томин, — вы свое отсидели, разве не вы…
— Я чужое отсидела! — перебивает Марголина уже с жаром, с желанием оправдаться. — Конечно не я! Я это всегда твердила, только никому это было не нужно! Дескать, взяли с поличным, все ясно… Значит, не нашли… Тогда к чему наш разговор?
— Действительно не вы? — Пал Палыч понижает голос и проникновенно смотрит Марголиной в глаза.
— Какой смысл перед вами притворяться? Теперь-то?
Вот те на! Как она это искренне сказала… Вдруг и впрямь судебная ошибка?! Вот и Томин заерзал на диване… Но даже если так — так трагично, — нельзя уходить от первоначальной цели допроса.
— Я допускаю, что вы говорите правду, — Пал Палыч несколько акцентирует свое волнение. — Никогда не поздно пересмотреть приговор. Поверьте, наш разговор очень нужен. И нам, и вам. С кем еще общалась Вероника?
Контакт есть. Марголина готова разговаривать.
— Раза три приезжала мать из Касимова. И еще был любимый человек.
— Тот, что ее содержал?
— И вы туда же. Что за ханжество. Вероника не была содержанкой! Он был фактически мужем. И таких еще поискать!
Пал Палычу невыгодно сердить Марголину.
— Верю, верю. Как вы с Вероникой познакомились? — уходит он на нейтральную тему.
— Вместе в институт поступали и вместе провалились…
— А какая она была?
— Очень добрая, немного наивная. Чистая душа. Иногда скучала без дела, хотела работать. Олег не позволял.
— Вы сказали «Олег», — вкрадчиво говорит Томин, дождавшись наконец толку от допроса. — А дальше?
Марголина спохватывается, что бесконтрольно предалась воспоминаниям.
— Не знаю, — решительно врет она.
Томин кладет перед ней фотографию Коваля:
— Он?
— Нет, — отвечает она не глядя, а потом берет фотографию и рассматривает с интересом. Видно, что человек ей знаком.
— Постарел немного, верно?
— Мы не встречались. А если б и встречались, я опознавать его не стану.
— Теперь его зовут Максим Алексеевич Янов, — нажимает Томин.
Марголина непроизвольно вскидывает брови — удивлена, — но стоит на своем:
— Вероника его любила. Хотя бы ради этого я не стану впутывать… И потом, я убедилась: если приносишь людям зло, оно возвращается на тебя. Я зареклась.
Томин снова принимается читать дело, одним ухом слушая допрос.
— А какое же зло вы принесли Веронике, Анна Григорьевна? — спрашивает Пал Палыч.
Это для Марголиной больное место, даже голос меняется.
— Я перед ней виновата. Конечно, не тем, что хотела ее колечки унести. Это не я взяла — нужда взяла. Я кололась, а денег на зелье не было. Где-нибудь у нее и деньги лежали, но не могла же я рыться… Я виновата чем: что втянула ее в наркотики. Сама сидела без копейки, а она свободно могла покупать нам обеим… Я думаю, может, она под кайфом была, когда все случилось. Почему она дала себя задушить? Обвинитель на суде изображал из меня подлую убийцу, как я набросилась на подругу, а она не ожидала и так далее. Идиот безмозглый! Она мне живая была нужна! Но вот, может, она была не в себе? И потому не сопротивлялась?
Марголина умолкает, она до слез расстроена, и Пал Палыч дает ей передышку. Томин открывает было рот, Пал Палыч жестом притормаживает его на десяток секунд и потом только делает разрешающий знак.
— Из дела непонятно, как получилось, что вас задержали. Сколько вы находились в квартире? — спрашивает Томин.
— Минут пятнадцать… Не помню. И вдруг нагрянула милиция.
— Тут сказано: «анонимный телефонный звонок об убийстве».
— Десять лет гадаю, кто позвонил. Кто меня подставил?
— Допустим, убийца, — продолжает Томин. — Значит, он знал, что вы придете к Веронике.
— Невозможно.
— Напротив, только так можно строить какую-то версию.
— Я сейчас объясню. Никто не знал. Я решила к ней поехать вдруг. Позвонила. Она не подошла. Но я все равно поехала, у меня были ключи, я могла без нее зайти и поесть… Стала отпирать, оказалось, дверь открыта. Когда вошла, она уже была мертвая… но не совсем еще холодная… Я не сразу сообразила, что с ней. А когда поняла, как-то очумела. Собрала с подзеркальника коробочки. Села и стала реветь. И тут меня замели.