Голос у бабки особенный: спокойный, вкрадчивый, приглушённый. Когда говорила, как болотным туманом обволакивала... Лицо покрывает зелёная тина, разум скован, глаза слипаются. Дух затхлости и древесины пробрался в нос. Прародительница-землица, твердь сырая да зыбкая... Железные вериги сковали ноги. Постель влажная. Илею́, илею́...
— Экая ты удалась раскрасавица, огонь-девка, ягодка вишнёвая, — зашелестела губами бабка Варвара. — Сыскать бы тебе жениха, славного молодца, и живите семьёй счастливо.
Марфа сдержанно улыбнулась на похвалу, её смарагдовые глазища вспыхнули зелёным огоньком. Огневолосая дева почему-то почуяла, что сегодняшний разговор будет особенным...
— Спаси тебя Бог, бабушка.
— Меня не спасёт, девонька. Скоро представлюсь я, — спокойным голосом подвела под собой черту Варвара Олеговна.
Марфа с осуждением взглянула на бабульку. “Ну, сейчас посыпятся старческие причуды...”
— Сердцем чую кончину скорую. Знаешь, что люд по мне молвит? — перешла на вкрадчивый шёпоток старушка.
— Знаю, бабуля. Говорят: ворожейка ты. Правда?
— Правда, Марфушенька. Ты крохой ещё была... глотошная хворь тебя прихватила. Пошептала я над тобой — ты и поправилась.
— Как любопытно! Поведай ещё историй, бабуля Варвара!
— А ить и у тебя есть кое-чего, правду сказала? — обожгла внучку резким тоном старушка.
Марфа не удивилась вопросу и столь резкой смене тона беседы.
— Так и есть, бабушка. Бывает, иду по двору и чую... у овина холопы стоят, двое: Демьян Кривой и Фрол-конюх. Подхожу к овину — верное дело!
Варвара Сидякина с удовлетворением покачала малёхонькой, что клубок шерсти, головкой.
— Ты есмь — младшая внучка. Мне положено передать тебе дар, иначе душа моя… не упокоится там.
Бабушка многозначительно подолбила крючковатым пальцем по столу, будто Харона потревожила настойчивым звуком.
— Кем положено? Господом?
Варвара Олеговна слегка усмехнулась пожухлыми губами на replica внучки.
— Ходи за мной, доченька. Сейчас мы с тобой свечу возьмём... и в тёмный подклёт спустимся — прямиком из светлого терема. Ничего не пужайся, меня слушайся.
Чародейка привела внучку в подклёт — многоходовое подвальное сооружение дома, выложенное из белого камня. Марфа никогда сюда не спускалась, боярыне не пристало по погребам шастать; поэтому девица с любопытством шла, покачиваясь, будто по Ахеро́ну плыла на лодке, по узкому каменному коридору следом за бабушкой и глядела, как прыгают по стене тени от пламени тлеющей свечи в руке старушки.
Скучна и однообразна жизнь боярской дочери в русском царстве. За рубежи имения ходить на прогулки нельзя, а вдруг кто увидит лик благородной девицы — грех. Из мущин только родня и дворовые холопы могли находиться рядом с дочерью знатного человека. До замужества в городскую церковь ездить нельзя. Длинный список воспрещений под оглавлением “Нельзя” мог уместиться на цельном листе пергамента.
Главная обязанность — почитать отца-родителя. Древнее право обеспечивало боярской дочери обязательное замужество. Да и будет прав... бабе то. Отец девицы подбирал ей жениха на своё усмотрение. Ключевым случаем сего выбора становились личные взаимоотношения в тесном змеепитомнике российского боярства…
К шестнадцати-семнадцати годам благородную деву брали замуж и увозили в другой дом — к чужим людям. Начиналась пусть и новая, но предсказуемая до тошноты жизнь. Отныне главная задача супружницы — родить наследника, продолжателя рода.
Сборник правил разумного бытия, по которому несколько столетий жила Русь, заботливо прописывал рекомендации мужу, как правильно и с пользой колотить жёнушку, чтобы уберечь её душу от греха. Следовало стегать нагайкой по спине и по ногам. Дозволялось кулаком ударить в плечо и по шее, но без усердия. По ушам и лицу не бивать, ни посохом ни кулачиной. Бить в живот разрешалось только после того, как супружница принесет Царю Семейства троих детей из которых хотя бы один обязан быть мальчуганом. Если родила три девки кряду — также бей женушку в пузяку, пока не выбьешь из неё порчу. И в ухо, и в мурлетку разрешалось уже добавить. Хватит плодить баб, безсоромица, рожай сына! Но и здесь боярыню поджидала милость: сборник правил рекомендовал мужьям по-прежнему не орудовать посохом, только кулаком.
Для Марфы Сидякиной настоящей отдушиной стали поездки на богомолья в женские монастыри. Там имелась возможность изучать грамоту и прочие науки, до которых пытливейший разум девушки был большой охотник. Михайла Борисович слыл боярином самых широких взглядов и поддерживал стремление дочери к знаниям. Порой, Марфа Михайловна жила в монастырях месяцами, особенно безликой зимой. Кроме того, на богомольях имелась возможность поворковать о своих тайнах с такими же, как и сама девоньками — дочерями других знатных бояр.