Ведунья снова зашамкала прелыми губами. Водица в лохани стала тихонечко пузырится, а зелёные камушки смарагдового ожерелья пуще прежнего заискрили весёлыми всполохами в руке Марфы.
Глава 4. Поганый умёт
Подъём на утреннюю молитву — в холода с первыми кочетами, а летом — и того ранее. После заутрени — скудный за́утрок, когда жуёшь чернушку ржаного хлебца и об одном помышляешь: как бы дожить до обедни, после которой всегда была сытная трапеза. Далее шли науки, не отличающиеся особенным разнообразием: закон Божий, жития святых, месяцеслов. Потом еле терпели обедню, плотно трапезничали, краткий послеобеденный сон и гойда на занятия по верховой езде, сабельному или кинжальному бою. Далее держали вечернюю молитву, следом шла скромная ве́черя (почти всегда — кислые борщевые щи с краюхой хлеба; а по праздникам: щедро сдобренная коровьим маслом пшённая каша или жареная рыба). После вечери — краткий роздых и на боковую.
Моложавый кромешник Яков Лихой ложился почивать позже всех. Раз он увидел, как опричный подьячий Ефрем Колычев двигает точёные фигурки по деревянной доске. Молодчик заинтересовался занятием Колычева, и подьячий обучил его заморской забаве — шахматному бою. Яков резво усвоил премудрости этой игры и вскоре стал равноценным партнёром Колычева. Далее подьячий притащил опричнику засаленный трактат, где допотопным языком излагались хитрые комбинации и прочие кунштюки шахматной баталии. Яков Лихой часто пренебрегал послеобеденным сном, штудируя трактат, а потом с успехом применял новые знания при вечерних шахматных битвах с подьячим…
Незадолго до Пасхи Ефрем Колычев представился Господу и Яков лишился постоянного партнёра по любимой забаве. Теперь он сражался на шахматном поле сам с собою, пока сердитый наставник не покличет его ко сну…
Случайно или нет, но после усвоения шахматных премудростей, Яков Лихой стал резко выделяться среди сверстников на занятиях по сабельному бою. Парень любил эти упражнения: свежий воздух, удаль молодецкая, нутро дышит полной грудью, потом чресла ноют приятной истомой и сон завсегда крепкий и сладкий...
Раз в месяц племянника навещал дядька Кондратий. Справится о здоровье, потреплет по русому чубу, передаст в руки гостинец, далее — дружелюбный тычок кулаком по плечу и: “Бывай, Яков, не гневи Бога, слушайся наставников...” Однажды среди Опричного войска пошёл слух про дельного парня с васильковыми глазищами, что показывает особые успехи во время уроков по сабельному бою. Дядька Кондратий улучил момент и явился на задний двор, где шли занятия по сабельной рубке у молодых бойцов.
Упражнения вёл наставник Пётр Емелин — крепко сбитый ерпыль в годах. Наставник приметил Кондратия Дроздова, что встал недалече, наблюдая за занятиями. Малорослый Емелин усмехнулся в пшеничные усы и звонко хлопнул в ладоши:
— Ну-ка, робяты! Оставить упражнения!
Молодые опричники опустили сабли и отошли в сторонку, утирая руками потные лбы.
Пётр Емелин с ехидной улыбкой приблизился к дядьке Якова.
— Ну, чего пришёл, Кондратий Карпович?
— Любопытствую, — сдержанно улыбнулся дядька.
Пётр Емелин хохотнул и зашагал обратно к подопечным.
— Алексей Вратынский, Яшка Лихой! Живо в положение! Остальные — глядим.
Из толпы опричников вышли: рослый Алёшка Вратынский (между прочим — сродственник Царя) и чуть выше среднего роста — худородный дворянин Яков Лихой.
— Положение, сеча! — гаркнул наставник Емелин.
Вратынский и Лихой скрестили оружие и между ними закрутился сабельный бой. Бугай Вратынский наседал на неприятеля... Яков Лихой успешно держал оборону, ловко орудуя саблей. Кондратий Дроздов принялся терзать пятернёй чёрную бороду, с любопытством наблюдая за равной схваткой. Яков вышел из обороны и сам принялся мочалить оружием противника. Рубка набирала обороты… Потоптавшись ещё малость времени, молодые опричники снова сменили ход боя — на Якова опять активно наседал здоровяк Вратынский. И тут приключилось занятное: Яков Лихой сделал ложный выпад в правую сторону, потом резво присел на левое колено, улучил момент, ловким и стремительным движением руки крутанул своим клинком оружие противника, и сабля Вратынского упала на землю.
— Ах, я — баля́ба... — огорчился Алёшка Вратынский. — Опять на твою присядку купился, неваляшка.
Молодые опричники встретились гневными взорами, по-собачьи полаялись друг на дружку, а потом рассмеялись голос в голос.
Пётр Емелин снова звонко хлопнул в ладоши:
— Битва! Яшка — удалец. Алексашка, не унывай, тоже хорош.