Сухари в котомках бойцов тёрлись друг об дружку и весело пели походную песнь: хрум-хрум, хрум-хрум, хрум-хрум. Вечером Опричное войско встало на постой у стен небольшого мужского монастыря. Святая обитель не могла вместить в себя отряд в две тысячи сабель, и рядовые кромешники развели у крепостных стен костры, готовясь к ночёвке под тёплым липневым небом. Глава Опричного войска дал указ старшине Кондратию Дроздову: “Взять пятерых бойцов и прочесать местность в округе”. Старшина и опричники скрылись в белесом северном сумраке, подняв лошадьми клубы пыли по дороге. Кожу вам раздери.
Яков Данилович тщетно силился уснуть под россыпью мерцающих звёзд. Рядом храпел бык Лёшка Вратынский. Воложанский дворянин всё глядел на тлеющие угли затухающего кострища, нутром чуял: недобрая земля, неласковая она, что попечение мачехи. Коптилин тоже не мог заснуть — всё ворочался да постоянно вздыхал полной грудью…
“Забавные тут ноченьки: светлые, как моя печаль… Сенька-егоза, да когда ж ты заснёшь, негодник? Незадача… А когда я засну? Белесая темень – парадосос…”
Многие опричники мучались ныне бессонницей, ибо новгородская земля уже раскрыла студёные объятия, встречая незваных гостей…
По зелёному лугу зайцем летел парнишка, одетый в крестьянскую рубаху и по́рты; босой, распоясанный, без шапки на голове. Северный ветер задирал гребнем его светлую копну волос. Рядом с лугом стелился тракт тёмным гадом. Лихой пострел забежал на высокий холмец, потом перешёл на шаг, восстанавливая дыхание… затем спустился к ложбине, где затаился отряд новгородского ополчения.
Парень подошёл к товарищам и зачастил окающим говором:
— Сюды развед скачут, вороньё противное.
Пострел поднял руки и показал ополченцам шесть пальцев.
— Рысью идут или шагом? — строго спросил дюжий мятежник.
— Шагом почти, — заокал парень. — Не торопятся они, вынюхиват, о́вогда круги пе́тлят.
— В ските Васюта торчит с варя́жином, — встрял в разговор другой мятежник. — Надо бы упредить резвонько.
Дюжий новгородец покумекал малость времени, а потом махнул рукой в сторону тракта:
— Возле умёта встретим противных. Дозорных по пути подгребём. Живее, соколы́.
Отряд ополченцев снялся с места. Мятежники сбежали с крутого холма и растворились в белесом северном сумраке за широким изгибом дороги у луга...
Наступило раннее утро. Кондратий Дроздов и пятёрка воинов так и не вернулись с разведки. Князь Юрий Милосельский по-крестьянски выругался крепким матюшком и отдал новый указ:
— Три десятка бойцов соберите. Лично разнюхаю, что тут...
Яков Данилович, тревожась за судьбу дядьки, напросился взять его личность в отряд. К нему присоединился дружок Вратынский. Сенька Коптилин отдал свою краюху хлеба в дорогу вечно голодному здоровяку Лёшке.
— Бывай, Сенечка! — крикнул Вратынский, ловко запрыгнув в седло. — Не кручинься — скоро вернёмся! Благодарствую за хлебец.
— Ты фордыбуешь или в самом деле косой не боишься нисколько? — спросил опечаленный Коптилин, топчась у коня Лёшки.
— Двум смертям не бывать, касатик! — лихо гаркнул Вратынский и дал коню шпор. — Бывай, Семён, жди нас с тала́ном!
— Прощай, друже… — пролопотал Сенька, но Лёшка его не услышал.
Яков уже оторвался вперёд на своём вороном, ловко минуя кучки товарищей, что муравьиными стаями копошились у стен монастыря, на рубеже тверской и новгородской земли...
Отряд в три десятка опричников во главе с князем Милосельским стоял на дороге. Вдалеке на излучине тракта, окружённый частоколом, виднелся безлюдный умёт с открытыми воротами... Навстречу отряду скакали на конях трое всадников, возвращаясь с разведки. Троица остановилась перед князем Милосельским. У одного из бойцов висел за плечом куль из рогожи.
— Умёт пустой, но на воротах мешок висел энтот, — доложил князю опричный старшина, размахивая нагайкой в руке.
— Что в мешке? — насупился глава Опричнины.
— А пёс его ведает, — лукаво ответил старшина и слегка стеганул плёткой весёлую собачью голову, привязанную к седлу.
— Поглядим, вдруг — послание от мятежников, — распорядился князь Милосельский.