— Дальше чегось, ну.
— Потеряла я с ним головушку в самый конец, тётушка. Втрескалась по уши в нашего молодого боярина.
— Опять то же веретено крутишь! Да говори ты дело, Лукерья!
— Ныне — печаль, тётка Степанида. Наигрался со мной боярин, да и позабыл разлюбезную. А сичас я тяжёлая от него хожу... У ведуньи была. Тяжесть признала колдунья. Молвила, де: срок ещё махонький.
— Вот чего, миленькая. Реветь будет. Нарыдалася, в омут кидалася, сказывали мне мужики, дура ты эдакая. А теперя — тропку станем искать из горести. В поле идём, там покалякаем далее.
Степанида схватила за рукав племянницу. Они вышли на луг и сели на холмик, в окружении белых и жёлтых одуванчиков.
— Разговор егда держала последний с ним?
— Не припомню ужо...
— Отлуп он тебе окончательный дал, так?
— Не давал он отлупу мне.
— Дура окаянная, — взорвалась тётка Степанида. — Сама себе сказок насочиняла? А разлюбезный твой... и не думал тебя бросать?
— Нынешний Царь... шибко хворает. Знаешь то?
Печальная весточка, но не чёрного разума заботы.
— И к чему ты сказала... таковское?
— Молодой боярин на Трон сбирается заходить, тётка Степанида! Он сам мне то сказывал... по секрету великому.
— Осподи святы! — ошалела тётка.
— Наигрался со мной, Никита Васильевич, да и развязал узелок наш. К чему Царю полюбовница простолюдинка?
— Ты погоди, Лушенька. Погоди… — погрозила пальцем Степанида. — По речам сужу, что страсти у вас были горячие, так? Раз набедокурил с тобою боярин, то пущай и вывозит положение с любушкой.
— Чего он там вывезет?
— Милосельские наши — богатейшие помещики. А коли ворон твой Государем станет — совсем озолотятся они.
Лукерья подняла мокрые глаза к небесам. Над полем парил чёрный вран. Крестьянка затосковала сердцем. Каркун — чёрный телом, и боярин Никита — завсегда в чёрном кафтане ходит...
— Коли сердцем к тебе не остыл Никита Васильевич, пущай вывезет тебя куда далее из первопрестольного. И живи себе вольною бабочкой на кормлении самодержца. Расти дитё благородное и жди редкие свидания с милым вороном.
— Да уж, — скривилась Лукерья.
— Не ухмыляйся-ка. Сотворила подобную жизню — выворачивайся, милая вертопрашка. А как иначе? Сызнова в омут кидаться? Себя и дитё невинное погубить?
— Не знаю, тётенька, запуталась я...
— Пушковы бояре, сродственники Никиты супружницы, извести тебя смогут, как прознают, что ты тяжёлая от него. Или потом вельможи какие другие справят злодейство тебе... и дитю вашему.
— Какие ищо вельможи? Кто такие они?
— Которые подле Царя завсегда ошиваются. А вдруг — парень у вас народится. Выходит — наследник Престолу?
— От холопки — не наследник. Байстрюк это называется. А похлеще — выблядок. Не по закону Божескому рождённый...
— Э, не скажи. Попервой — выблядок. А потом — наследник.
Лукерья сорвала с земли одуванчик, резко испустила изо рта воздух и сдула с головки цветка белесые свечки...
— Жёлтый одуванчик носит сарафанчик. Девка у нас будет.
— Умница, милая. Обязательно будет. Девка... али малец. Кого Бог даст — тот и народится. Первое дело сичас: свидеться вам. Вопроси его прямо: любишь аще меня али наш узел в конец задумал порвать, Никита Васильевич? И без слёз чтобы вопрошала! Не вздумай реветь да в ноги ему падаться! Потом — про дитё молви. Разомлеет он от такого известия коли сохнет аще по тебе.
Лукерья Звонкая малость ожила лицом, слушая тётку.
— Как молодой боярин ответит тебе — тогда и снова совет соберём. Не печалуйся, бабочка, раньше времени. Одолеем напасти.
Степанида подсела ближе к племяннице и обняла её за плечи. Бабы страдают сердцами, а мужи — головами. Разлюбезный соколок Никита Васильевич сидел сейчас вместе с отцом на заседании Боярского Совета и томился мыслями в предвкушении грядущих событий. Им с родителем предстояло напялить на благородные лица скоморошьи маски — князьям не с руки такие забавы. Глава Опричнины с нескрываемым раздражением пялился на тёмно-ореховые стены Думной Палаты.
Вопросы обсуждались, бояре горланили, потные лбы утирались, но в этом помещении сейчас не хватало главного действующего лица: Трон пустовал... Даже лик Спасителя на огромном полотнище ныне выглядел особенно печальным. Как жалкие си́роты сидели вельможи...
Наконец, глава Боярского Совета Михаил Фёдорович Романовский огласил главное на сегодня дело: