После полудня Лукерья вернулась в деревушку. Тётушка Степанида отвела её к околице, подальше от чужих глаз и ушей.
— Где пропадала?
— На рынке Грачёвом.
— Послушай, Лукерья. Вопрос: ты как существуешь? Гляжу я — белой барыней проживаешь, работу не делаешь. Тебя сокол Никита ослобонил от трудов, так выходит?
— Так, тётенька.
— Монеты даёт?
— В достатке. Могу даже жрать их, — разозлилась Лукерья. — Месяц назад цельный мешочек привёз. Хошь поделюсь, раз надобно?
— Угомонись, глупая. Я для дела вопрошаю.
— Какого дела то?
— Лукерья Парамоновна, — повысила голос тётка Степанида. — Ты меня для чего сюды кликала? Подмочь? Я тут долго торчать не сможу — не хозяйская полюбовница. Потому — зубьями не скрипи, а слушай меня.
— Прости, тётушка...
— Кто у вас тут грамоту разумеет?
— У нас — никого. В соседней деревне — наш староста-войт, Трифон Антипович.
— Антипыч молвишь... Гм, нет, милая, он не подойдёт к нашему делу. Калиту сей же час забирай, мужика сыщем, серебра отвалим — поедем к святой обители.
— Зачем?
— Записку калякать твоему соколу. Послание справим — опосля на Опричный Двор поедешь — вручишь цидулку младому князю.
— На Опричный Двор... Не бывала я там. Как и чего — не ведаю.
— Захочешь — разведаешь. Пошли, гузыня.
Бойкая титёшница Степанида крепко схватила мозолистой ладонью племянницу и почти силком потащила её к домам, прочь от околицы...
Ранним утром Яков Лихой столкнулся нос к носу с князем Василием Милосельским. “Решились-таки... “
Только принялся мозговать текущее положение дел, как объявился младший Калганов и поздоровался с кравчим самым препочтительным образом: почесав пальцами грудь. На кухне клокотали варева, суетились кухари, мелькали стольники, бабы хозяйственные, прошмыгнули два чашника — привычная маета. Кравчий догадывался о чём написали ему братья Калгановы. Боярин покрутил в руке ножны, в которых спрятался кинжал, тот самый, пронзивший шею дюжего татя. Яков Данилович машинально пропихнул ножны в складки алого кушака, утвердил его там основательно, накрыл ножны складкой материи…
Он вышел из кухни и побрёл в сторону Огранованной палаты, далее — свернуть в длинный и извилистый коридор... “Ещё старый князь заявился. Решились они, вороны и лисы псоватые“. Супружницы рядом не имелось. Калинов мост перейдён — враз и навсегда. В голове кравчего побежали беглые мысли: усиленная охрана Дворца, Куркин, стремянные, Калгановы…
Яков Лихой вытянул из схрона бумагу и вдруг резко обернулся. Где-то рядом сверкнула тень. “Нюхач, догнать, вырезать...“ — рассвирепел боярин и бросился в погоню. От него во всю прыть удирала невысокая фигура в малиновом кафтане. Встретились две бабы, тащившие в руках корзины с бельём. Приказной человечек сшиб их, корзины рухнули, бельё вывалилось на каменный пол, по нему протопал сапогами царёв кравчий. В середине изгибистой анфилады из арок беглец споткнулся о каменный выступ и растянулся на полу.
Яков Данилович рывком поднял тело за полы малинового кафтана, прижал беглеца к стене и, вперившись грозным взглядом в перепуганные лядащие глазёнки, заговорил:
— Тимофейка Курицын, подлая рожа, так вот кто нюхает около меня своим крысиным носом. Вот кто норовит плеснуть поганого зелья в чан с похлёбкой ушиной, — тряханул сжавшееся тельце кравчий. — Соглядатай сам сыскался, обнаружилась... лядащая гадина!
— Яков Данилович, — залопотал Курицын, — Яков Данилыч, погоди, не колоти меня...
— Считай, подьячий, что я тебя пока лишь погладил. Сказывай мне, подлая рожа. Кто тебя подослал нюхать за мной?
— Я сам, Яков Данилович! Любопытен не в меру, дурная привычка, прости меня ради Христа, не буду более возле тебя околачиваться!
Бывший воин Опричного войска десницей держал крысу за кафтан, а левой рукой разворошил складки алого кушака и вытянул из ножен тот самый кинжал. Подьячий не на хохму перепужался. Остриё подкралось к горлу лядащего человечка.
— Люди добрыя... поможит...
Мощный кулак врезался в чрево, нюхач охнул и согнул спину. Лихой переложил кинжал в десницу, потом с левой руки дал подьячему добавки другим кулаком.
— Говори: кто подослал?
Нюхач принялся притворно хлопать ртом. Дескать, ему дыхание так перехватило, что рта не можно раскрыть. Кравчий покрутил головой по разным сторонам... Пока никого не было рядом требовалось закрыть сей вопрос с лядащей крысой. Яков Данилович смахнул с башки соглядатая малиновую шапку. Потом он пальцами натянул клок жидких волосинок с темени нюхача и отрезал их острым лезвием. Кравчий стал пихать пучок в рот подьячего.