Скатертью дорога, сотник Силантьев Андрон. Ты тоже за-ради блага Отечества стараешься... И немного за калгановское золотишко, за новые высоты. Стремянной тысяцкий, например. Жалованья — в пять раз более чем у сотника. Хлопот — в пять раз меньше. А приглянёшься ежели Царю истовой службой — потомственное дворянство получится выбить...
Стяжание благ. Да здравствует бессовестное стяжание.
Кто осудит нашего сотника Силантьева? Тому в рожу смело плюйте. Такой фарисей сам первым побежит с ключами от города в стан врага. Уже торопится он, поспешает.
Новый Господин грядёт.
Часть 4. Глава 11. Петли кравчего
К закрытым воротам Опричного Двора подошла Лукерья Звонкая. На посту стоял моложавый опричник.
— Эй, тебе чегось, бабонька? — сердитым голосом окликнул гостью страж в чёрном кафтане, но быстро оттаял — гожая баба.
Мож выгорит чего, а! Чего эт она тут вышагивает, позыркивает...
— Любезный воин, Христом умоляю, передай цидулку для первого твоего начальника — Никиты Милосельского.
Лукерья протянула вперёд сложенную в трубочку бумагу.
— Никите Васильевичу? — почесал затылок страж. — Трудное будет задание.
— Христом прошу, — взмолилась крестьянка и протянула опричнику малую горсть серебра в левой ладони.
Страж покосился на монеты, на записку, а потом молвил:
— Прости, бабочка. Не выполню твою просьбу.
Лукерья вспыхнула лицом и злым голосом заговорила:
— Слушай и не шелохнись... воронёнок. Я — та самая полюбовница твоего начальника. И тебе не следует огорчать отказом любезную сердцу Никиты Васильевича бабу!
Отчаянная крестьянка прильнула гожим лицом к обомлевшему лику опричника и расцеловала его в уста страстным поцелуем. Страж малость охрянел от такого действа... но от губ сладкой красавицы не отстранился. Лукерья сама от него отлипла.
Жучок зарюхался в паутинку...
— Не передашь записку — я молвлю Никитушке, что ты меня в уста целовал прежарко. Али неправду скажу?
— Ах ты ведьма! — зарделся страж.
— Шевелись, ну! — повысила голос завда́лая гостья.
— Добро, — опричник забрал бумагу. — Серебра то накинь.
— Лови, — крестьянка швырнула гривну.
— Опля, — словил монету опричник. — Добавь монет, бабонька. Цена услуги такой — двугривенный.
— Кто цену назначает? — вопросила Лукерья, поднаторевшая в этих делах на Грачёвом рынке. — Сам определил?
— Добавь, — взмолился опричник, — хоть копеечку, хоть денгу.
— Устами добавку взял. Ишь, обдувальщик.
— Ладно, — облизнул губы кромешник, — и на том: спаси Бог.
Покамест Лукерья Звонкая торговалась у ворот Опричного двора, в келье Никиты Милосельского стоял напротив хозяина — глава Боярского Совета Романовский.
— Когда выступаешь в поход, Никита Васильевич?
— Сам решаю.
— Ерепенишься, князь?
— Я уже сказывал на Совете: мне стрелецкое войско необходимо в подмогу. К Новгороду варяги идут. Земгальские пушкари уже прибыли. Я не желаю губить своих бойцов, боярин!
— С осторожностью входи в новгородскую землю, не лезь в гущу, на рубеже с тверской землёй пошныряй. Надо бы показать смутьянам — мы следим за ними! На Новгород покамест не ходи... Мне ли учить тебя науке воинской, ась, княже?
— Вот и не учи меня, Михаил Фёдорович.
Романовский вытянул из недр кафтана пергамент и положил его на стол. Милосельский взял бумагу и прочитал заглавие:
— Дело о государевой измене...
— Ежели к завтрему не дашь указ на поход — такая же бумага у меня на столе лежит. Боярский Совет утвердит — начнём розыск.
— Ро-о-зыск, — скривился в презрительной усмешке князь. — Дела о государевой измене — Опричнины право, боярин Романовский.
— Сыщем и на тебя силушку.
“Сыщи, только не обосрись“, — подумал Милосельский.
Едва царёв конюший Романовский покинул келью главы Опричного войска, как в дверь постучали.
— Входи!
— Послание для тебя, Никита Васильевич, — протянул начальнику записку шустрый опричник.
Князь Милосельский пробежался глазами по строчкам, погрузился в раздумья, расчумырился; вытянул из кармана кафтана рябиновые бусы, поигрался камушками.
“Сердечные дела — завтра. Ныне — важнее событие. Кравчий будет к вечеру в Симеоновом монастыре... Надо бы бойцов душ двадцать взять за компанию. Возможно... зарестуем выпоротка... а потом и выпорем его подлую жопу. А там и до дыбы короткая тропка“.
Лукерья Звонкая вернулась в деревушку. Степанида сразу же насела на племянницу: