— У-у-м-м, — проскулил Государь, как издыхающий пёс.
— Воды? — засуетился Поклонский. — Иль пятки почесать?
— Уйди, надоел...
Постельничий и ушёл.
Часть 5. Глава 3. Лукерья Звонкая
Митрий Батыршин навалился раскалённой головёшкой на Лукерью Звонкую. Он лобызал её холодные губы, мял титьки, месил телеса, будто надеялся испечь из этого испорченного теста справный пирог. Гвоздил её до десятого пота, до двадцатого пота, до вселенского потопа, не верую своему сладострастному счастью. Заманила сучка пса на случку. Лукерья сжимала губы зубами, отстранялась от слюнявых поцелуев; ей почему-то мешала сейчас собственная голова, она резво крутила шеей, не разумея куда бы ей спрятать башку. Какие острые конопушки у этого Митьки, как они колют кожу, обжигают... Расшалившийся змей совсем затерзал плоть крестьянки. Казалось, скоро он проколет её тело насквозь, вылетит через спину, поранится о сухие травинки, порежется в кровь... быть может хотя бы тогда угомонится.
Над лугом кружил одинокий воронец. Он дал круг над стожком сена, полюбовался на блядование... и полетел далее: посмотреть что-нибудь более благопристойного.
Митька издал победный клич, разметав сметаны по внутренностям Лукерьи. Сдобная баба, сиськи налитые, губы — черешни, но по страстям — стерлядь холодная, сплошное разочарование.
Греховодник сполз с её тела, похоть отступила с разума, змеёныш скукожился, кровь схлынула с жил. Лёгкий ветерок разворошил его вихри на беспокойной башке, остудил мозгу... Митрию почудилось, что история вышла какая-то странная и паскудная.
Митька лежал рядом с Лукерьей, зарывшись лицом в сено. Бабёшка покидала на себя сухой травы, едва прикрыв наготу от лучей клонящегося к закату солнца. После произошедшего соития оба испытывали странные чувства. Митрий недоумевал: сманила меня на сеновал, как сучка, а сама холодной рыбой разлеглась на сенном ложе. Рогатку раздвинула, ехидна, потей, мол, конопатый, ублажай меня... Лукерья подметила, как легко эти кобели бегут на случку. Хоть бы башкой малость покумекал. Баба, которая на него раньше и не смотрела, отшивала его, как назойливую муху, вдруг потянула его на блядки. Митька по-прежнему лежал, уткнувшись лицом в сено. На него накатила стыдоба... Вздумалось, что Лушка попользовалась им, что в бане щёлочной золой. Нанесла на телеса, растёрла, уничтожила едкий пот, а потом смыла тёплой водой. Батыршину захотелось кольнуть сучку, причинить ей боль. Хоть и любил её истово...
— Лукерья, так ты... тово?
— Тово.
— Ты давно уж не девка...
— А то не догадывался? — со злостью произнесла крестьянка.
— Догадывался.
— Была девка... да к полудню закончилась.
Простолюдинка рассмеялась, как ведьма: зло, хрипловато...
— Что, Митюшенька, ужо разлюбил меня, порченную? — погладила рябиновые бусы на своей шее соблазнительница.
— Плевать мне, Лушенька, слышишь! — Митрий приподнял тело. — Я любую тебя приму. Охмурила ты моё сердце... с концами! Теперь я тебя потоптал, моя будешь. Люблю тебя девка, люблю истово. Веришь мне?
— Не верю.
— Отчего не веришь, Лукерьюшка? Я-то тебя чем обидел?
— Молви мне, личико с конопушками. Гостил ли на днях твой хозяин у бояр Калгановых? Али аще у кого бывал?
— Были мы у Калгановых. Много, где гулевали намедни с ним. Такие дела ноне заворачиваются, что голова кругом, Лушенька! Боярин мой... высоко взлететь готовится. А вместе с ним... и я воспарю. Держись меня, бабонька. Заживём мы с тобой припеваючи.
— Все вы... высо́ко летать желаете, — с ненавистью произнесла баба, наблюдая, как в небесах парит чёрный вран, — вороны-падальщики!
— Меня то почто костеришь, Лукерья?
— Мне пора возвертаться. Куда ты там сарафан мой закинул? — баба приподнялась и окинула взором луговую траву.
— Погоди. Ты зачем меня до себя покликала? Отомстить возжелала своему князю?
Крестьянка сползла с сена и стала надевать исподнюю сорочицу.
— Лукерья!
— Пора мне, Митрий Федотович.
— Я провожу тебя.
— Без надобности, одна пойду, тут недалече.
Развесёлый и сладострастный вольный денёк вышел ныне у Митрия Федотовича.
В кустах зарылись двое татей: высокий и низкий.
— Идёт кралечка, — прошептал долговязый, вынув из кармана порт верёвку. — По описанию — она самая. Светло-пшенишные пряди, гожая, сарафан — золотисто-ореховый.