— Аминь, Марфа Михайловна, — проревел кравчий.
Липневый зной подсобил: баня прогорела довольно быстро... Стены обрушились, завалилась крыша, рудожёлтые столпы плясали на чёрных головня́х развесёлые танцы, ходили вприсядку. Жара, как в преисподней. Поганая чародейка, наверняка ныне очистилась душой, обернулась белой невестой, прорубила шлях к эмпиреям. Возможно, уже познакомилась с Лукерьей Звонкой. Небось, смотрят они сверху на своих суетливых мужей и потешаются над честолюбцами, не разумеющими пока святую истину, что однажды, когда это случится, поймут они, что всё круго́м — тщета́ и хлопок вежд единый. А покамест дойдёт до них сия истина, оглянутся они подле себя и увидят лишь горочку тел, чёрные головни́, стаю вра́нов над головами.
Тошнотворный и пресладко-тягучий дух человеческой мертвечины. Горьковато-едкий запах тлеющих головёшек. Тридесятый пот струится со лба, через шею течёт за хребет... Палящие лучи липневого солнца. Жара, зной, испытание, голос гундявый поёт: “Ходит рыжичек по-о-о лесу́. Илею́, илею́, илею́. Ищет рыжичек рыжее себя. Илею́, илею́, илею́...“
Часть 5. Глава 6. Вселенский Хаос
Челядь стояла на коленях, исполняя волю Хозяина. В баньке сгорала душа ведьмы-хозяйки. Дворовые холопы шептали молитвы, крестились, испытывали невероятное облегчение. Барин самолично спалил не́жить. Слава Господу! С чёрных плеч будто низвергнулось огромное коромысло, натиравшее рамена́ до кровавых мозолей. Какое счастье, какой восторг.
Космос царил в душах челяди. Когда из проёма окошка бани наружу полезли рыжевато-чёрные кудри, холопы зело обеспокоились, задёргали головами, наблюдая за сжиганием чародейки, как за игрищем. Хлеба им, порой, перепадало, а зрелищами не были избалованы. Вселенная для них кончалась где-то там, за градом Смоленском. Иногда, явно из-под земли, выходили полчища крымских татар-бесермен, они выжигали всё вокруг, забирали в полон некоторых, кого-то убивали. Для выживших появлялся unicum случай: отрыть очи, расширить границы Вселенной. Невольничьи рынки, рокочущие наречия иноземцев, привычная их телесам хозяйская нагайка, палящее до неистовства солнце; почтенный старец, протяжным голосом призывающий на молитву. А самые счастливчики видели потом и море: зеленоватое, пенное, бескрайнее. Галера, наполненная рабами, входит в причудливую бухту. Испепеляющий зной, зелёные валы бьются о корму судна, жажда, обгорелые спины светловолосых скитальцев.
Узреть волшебные сады Бахчисарая... и можно издыхать. Воистину. Как помер минувшей ночью Великий Князь...
Внутри Собора толпился посадский люд. Митрополит Всея Руси вёл заупокойную литургию по усопшему нынче ночью Царю. Зелёная митра, расшитая золотом, возвышалась над прочими головными уборами. Он, при своём высочайшем росте, казался громовержцем-великаном среди ничтожных пигмеев. Седовласый Митрополит Всероссийский царствовал здесь... Его торжественный глас перекатывался волнами от стены к стене, от пола к потолку, к своду, окрашенному лазоревыми и золотистыми красками. Гремел Святейший Митрополит, тревожил души, сковывал он грешные телеса раскатистым голосом. Казалось, вот-вот где-то повыше голов сонмища прихожан явится сейчас... грозный святой Илия-пророк, восседающий на огненной колеснице. Вознесётся праведник к золотисто-лазоревым эмпиреям, источая копытами огненных лошадей рудожёлтые искры, разжигая священный пожар в душах...
— И спаси, Господи, душу Государя нашего Всероссийского. И прими его в свое Царствие с миром...
Посадский люд, содрав шапки с голов, крестился, шептал молитвы. Между белесых стен Собора, между изображений святых и библейских сюжетов, сквозь уши посадской черни уже гуляли слова, как заклинания: Калгановы, Калгановы, потравили, душегубы, Калгановы, Калгановы...
Яков Лихой до полудня прибыл в Детинец в сопровождении холопа Митрия Батыршина. На дворе Дворца царил рёв. Сонмище баб-воплениц сидело на земле и безутешно рыдало, голосило, завывало. Между ними слонялись стрелецкие солдаты в червлёных кафтанах. Двор заполонили боярские колымаги, у коновязей паслись рослые гайдуки. Они с весёлым хрустом лузгали семечки, любезничали с дворцовыми бабами, с опаской косились на стрелецкие бердыши и сабли. Столпотворение царило сейчас на дворе царёва Детинца: рыдания воплениц, хохоток боярских гайдуков, суета подьячих в малиновых кафтанах. Государь скончался. Бардак и хаос овладевали холопами. Растерялись кровинушки. Защитник помер. Ктось теперь согреет православный народ отеческим гневом? Кто же вдарит по подлому месту плёткой? Кто поднесёт медовых пряников…